Atem. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

— А твою? — Потянулся я к её губам.

73

В отличие от меня, в силу частых турне привыкшего к столь плотному расписанию и не находящим его чем-то из ряда вон выходящим, Эли оказалась физически не готовой к подобным встряскам. Устроившись на моём плече, как на подушке, она проспала всю дорогу до дома; я только и мог что поражаться, как же это вообще возможно — так крепко спать, да ещё и в столь неудобной позе. Удивительно, но я чувствовал себя ни сколько не измотанным, поэтому, пока Эли посапывала где-то под ухом, я решил поискать в интернете ответ на вопрос Даниэля о Боге: во всех ли языках он мужского рода. Во всех, если речь о христианстве. А вот Святой Дух, одна из трёх его ипостасей, на иврите имеет женский род и звучит как Руах. Неужели мне, правда, настолько это интересно? Руах, дай мне терпения.

74

Судьба, карма, ирония — не просто синонимы, это одно и то же понятие. Это Святая Троица какой-то единой силы. Смысл один, а лица, — ипостаси, — разные. Руах, очевидно, — какая-то глуховатая сущность Бога, или это я разучился изъясняться? Не знаю, как так получилось, что за несколько часов общения с Ксавьером Эли умудрилась подцепить его заразу.

Родной вокзал встречает мрачными шпилями, пытающимися прорваться сквозь низкие чёрные облака беззвёздного неба. И вместо того чтобы прыгнуть в такси и поехать ко мне, мы направляемся в аптеку за таблетками. Эли откопала в рюкзаке тот злосчастный берет, что постоянно косится набекрень, стоит прибавить шагу, и, замотав горло шарфом, обессилено повисла на моей руке; судя по её ослабленному состоянию, температура у неё подскочила нешуточная. Я даже уже начал подумывать, а не обратиться ли в госпиталь за квалифицированной помощью. Ситуация была явно ненормальной, но Эли категорично отказалась, заверив, что «это ерунда» и она «безо всяких там врачей, знает, как поступать в случае с простудой».

— Спасибо, сдачи не надо, — протянул я купюру полуночному таксисту, как только машина остановились перед блёкло-жёлтой четырёхэтажкой. С паутиной прутьев голых ветвей, облепившей погрузившиеся в сон чёрные стёкла окон, здание выглядело сейчас каким-то по-особенному угрожающим, если бы в довершение сего понурого образа ещё и влил ноябрьский дождь, то на этой мрачной улочке было бы в пору снимать кино в стиле «нуар». — Или, может, ко мне? — взглянул я на Эли.

— Ты поезжай, так будет лучше, — ответила она, потянув на себя ручку двери.

— Кому? Уж точно не мне.

Завязался спор. Водитель что-то недовольно пробормотал, но слов я не расслышал.

— Я останусь с тобой, и закроем тему.

— Я не буду с тобой спать. Ни сейчас, ни потом. И закроем тему, — рывком распахнула она дверцу, выскочив из салона автомобиля.

— Ну и дела, — многозначительно присвистнул таксист. — Куда теперь? — Обернулся он на заднее сиденье, вопросительно смотря на меня из-под густых лохматых бровей.

Мне потребовалось с полминуты, не меньше, чтобы выйти из ступора, и всего доля секунды на принятие решения. Было ль что решать?

— Эли! — окликнул я её, роющуюся в рюкзаке, вероятно, в поисках ключей и стоящую перед своей деревянной дверью с облупившейся зелёной краской.

— Пожалуйста, езжай домой, иначе и ты заразишься, — пытаясь совладать с одышкой, произнесла она так заботливо, словно перепалки в машине и не было.

— Ну уж нет. — Взял я её за локоть и затащил внутрь. — Давай поговорим.

Разговор не вышел. Эли разрыдалась в припадочной истерике, забившись в углу на кресле в кухне. Я нервозно вышагивал туда-сюда у плиты, ожидая пока она успокоится, и пока закипит чайник, чтобы навести ей горячего чаю.

— Я не понимаю ни черта из того, что ты там причитаешь на своём французском! — моё терпение окончательно лопнуло, и, вместо чайника, закипел я. — Всё же было хорошо. Что успело в тебе измениться за…

— Не было ничего хорошего! — вскрикнула она, а в её глазах вспыхнула какая-то животная ярость, и она снова захлебнулась слезами, потом выдавив: — Не получается ничего, ты же видишь! Ты же видишь, что я сумасшедшая?! — завизжала она, вскочив с места и начав швырять на пол до сих пор разложенные по подоконнику старые учебники её отца. — C’est la vie! C’est la vie! — метала она книги во все стороны, продолжая вопить так пронзительно громко, что я схватил её, сдавливая в объятиях, точно удав, поймавший беспомощную мышку. Как жаль, что в эту минуту при мне не было моей сценической смирительной рубашки. Сейчас бы она пригодилась как никогда.