Прошло добрых полчаса, прежде чем её пульс, бьющий и по моему телу, пришёл в норму.
— Тебе нужно принять лекарство и лечь спать. Пойдём, — потянул я её с пола вверх.
— А ты? — спросила она, стирая со щёк слёзы и тенью следуя за мной.
— А я останусь с тобой до утра. Лягу на кресле. Справедливости ради заметить, ты, верно, считаешь меня каким-то животным, если думаешь, что я стал бы спать с тобой, видя, в каком болезненном состоянии ты пребываешь, — сказал я со всей накипевшей злобой, и Эли шарахнулась от меня в сторону, вжавшись в стену и побледнев в лице, став одного цвета с обоями. — Мне не понятно лишь одно: твоё ко мне отношение. Я был уверен, что мы двигаемся вперёд, и ты сама давно уже хочешь большего, нежели нелепого дружеского общения. Я заблуждался? — Она зажмурилась, закусив губу и отрицательно замотав головой. — Тогда, я не понимаю. Впрочем, как и всегда.
Это был слишком эмоционально и физически выматывающий день, всё, о чём я мог сейчас думать, так это о мягкой подушке и удобной постели, но выбор был не велик: или кресло или узкий диванчик.
Эли же приняла жаропонижающее и, закутавшись в два одеяла на высокой кровати у окна, вырубилась без задних ног. А я лежал в её ванне, изо всех сил стараясь не заснуть тут. Вода порядком остыла, намекая на то, что уже пора отсюда выбираться, но мышцы протяжно гудели, делая каждое движение противно болезненным, заставляя повременить с перемещением тела из одной комнаты в другую.
75
Поразительно, но я проснулся аж на полчаса раньше будильника, и чувствовал себя лучше, чем того ожидал. Хотя, кажется, даже я не такой уж и неуязвимый, каковым себя считал. Позвоночник ныл тупой болью, словно каждая его косточка была избита чем-то тяжёлым. Эли, посвистывая носом и свесив руку, ещё спала. Но атмосфера сонного безмятежного спокойствия, царившая в комнате, быстро улетучилась, стоило вспомнить о вчерашней истерике. На душе сразу стало погано. Однако после выпитой чашки кофе и хлопьев с молоком, настроение взлетело так же стремительно, как эмоциональные перепады Эли. А может, тому причиной стал ослепительный рассвет, что сочился сквозь калейдоскопические узоры тюля окна персиковой радостью нового дня.
— Доброе утро, — донёсся до меня заспанный хриплый голосок, оторвав от чтения первой подвернувшейся под руку книженции — очередного сборника поэзии. Эли стояла у двери в ванную в атласной пижаме розово-зефирного цвета, переливающейся в солнечном свете красками перламутрово-кремового неба, словно отлакированная морская гладь. Волосы её были взъерошены лёгким облачком, точно грива льва, и мерцали золотистыми искорками; правый глаз — всё ещё сонно-закрытый, а левый, лукаво прищуренный, изучающее бегал по моему лицу. — Штэфан? — произнесла она, как будто бы проверяя, действительно ли это я, прячусь за острыми копьями солнечных лучей.
— Доброе утро, львёнок Симба, — отозвался я, улыбнувшись её мультяшному образу.
— У него не было гривы, — верно поймав мою мысль за хвост, буркнула она, поспешно пригладив свою копну и скрывшись за дверью.
А я снова уткнулся в книгу — «Paris: un rendez-vous, un coup de foudre», несмотря на громогласное французское название, сам текст — на немецком языке. Листая страницу за страницей, я вычитывал биографии представленных здесь поэтов, пропуская их стихи. И все они рано или поздно бежали в Париж, как если бы эта чёртова башня была для них гигантским магнитом. Или каким-то пламенеющим факелом, на свет которого слеталась вся мошкара Европы, на фоне которой они, изящные белые мотыльки, только и могли выделиться.
— Ты всегда выбираешь гель для душа с миндалём? — Так же невесомо возникла передо мной Эли, как и невидимый флёр этого тёплого аромата.
— Прости, — чуть слышно прошептала она, обессилено ухватившись за спинку стула. — Ты простишь меня? — не поднимая глаз, на этот раз она уже спросила.
— За что именно? — машинально произнёс я.
— За то, что я тебе вчера сказала.
— А извиняешься сейчас за то, что слова были правдой? Или…
— Или, — кротко обрубила она, продолжая нависать надо мной, точно бестелесный призрак.
Мне кажется, я брожу по какому-то лабиринту: нахожу новый поворот и слишком рано начинаю ликовать оттого, что я уже в полушаге от выхода, но каждый раз упираюсь в тупик.
— Объясни мне, пожалуйста, потому что я устал от жужжащего роя бесчисленных догадок. Я хочу слышать это от тебя, слышать, что мы двигаемся навстречу друг другу, а не я один бегу за тобой.
ebooksa