Фраза «неизвестно по какому поводу» характерна. Она свидетельствует, что правящий архиерей Воронежской епархии не знал (или, по каким-то неведомым причинам, делал вид, что не знает), что послужило причиной резко выросшего интереса православных к святителю Митрофану, приведшего в итоге к его прославлению. Современная исследовательница жизни св. Митрофана Я. Э. Зеленина[372] полагает, что развившееся в 1830-е гг. «широкое почитание Святителя, при скудости сохранившихся известий о его прижизненных подвигах и чудесах, конечно, было откликом на обильный поток удивительных происшествий, чудес, исцелений, да и на саму духовную атмосферу, образовавшуюся вокруг св. Митрофана в годы его прославления»[373].
Отметим сказанное: скудость известий о прижизненных подвигах и чудесах св. Митрофана и, одновременно, обилие информации о том же в 1830-е гг. Как это понимать? Быть может, обратить внимание на то, что активное почитание святителя оказалось связано именно с 1830-м г., когда в Россию пришло одно из наиболее опасных инфекционных заболеваний XIX в. – холера. Я. Э. Зеленина приводила приложенное к письму костромского губернатора графа С. С. Ланского (1777–1862) частное послание некоего жителя Воронежа, получившее широкую огласку. В нём сообщалось, что риза свт. Митрофана, несмотря на прошедшие с его кончины десятилетия, совсем новая, и от неё верующие получают исцеление. Неизвестный писал также, что епископ Антоний во время молебна удостоился видения епископа Митрофана. Сообщалось также, что келейник вл. Антония 23 ноября 1830 г. увидел сидевших под собственными портретами епископов – Митрофана и Тихона Задонского. Святители потребовали у келейника призвать владыку. Тот пришёл и услышал от епископа Тихона, что его, вл. Антония, молитвами Воронежская губерния будет спасена от холеры. На это замечание Воронежский архиерей заметил, что не его молитвами, а молитвами свт. Митрофана. Однако святитель возразил: «Хотя я и угодил Богу, но ты за меня упросил»[374].
К сожалению, Я. Э. Зеленина не отмечает, что реакция графа на этот рассказ была весьма резкой. Он послал собственную реляцию обер-прокурору Св. Синода, а тот, в свою очередь, переслал её (в копии) епископу Антонию. Оправдываясь и называя письмо С. С. Ланского несправедливым и обидным, владыка 7 февраля 1831 г. писал князю П. С. Мещерскому, что им, как Воронежским архиереем, употребляются все меры осторожности к отвращению в народе преждевременных предубеждений и «несообразных с истиной соображений»[375].
Не касаясь в данном случае причин, заставивших Костромского губернатора направить личное письмо главе духовного ведомства, следует признать, что для Св. Синода этот вопрос был весьма важен. Ещё 16 мая 1830 г. там слушалось предложение князя П. С. Мещерского, при котором прилагался список с отношения Воронежского архиерея об особом почитании свт. Митрофана. Тогда же было принято соломоново решение: секретно уведомить владыку, «чтобы он по случаю распространившегося почитания памяти Епископа Митрофана и оглашаемых от того исцелений усугубил со своей стороны благоразумные меры осторожности, дабы преждевременно не утвердить в жителях мыслей о святости сего пастыря и не возбудить общего и настоятельного желания к открытию его тела, внушая напротив прозорливое и терпеливое ожидание особенного и более ясного произволения Божия к прославлению оного»[376]. В июле 1830 г. епископ Антоний проинформировал обер-прокурора о том, что его указание «приемлет с благоговением»[377].
После всего этого, собственно, и случился «казус» с письмом Костромского губернатора. Человек просвещенный, хорошо знавший литературу, в 1810-е гг. входивший в масонскую ложу и некоторое время даже состоявший в «Союзе благоденствия», С. С. Ланской, можно предположить, отнёсся к сообщениям о чудесах скептически. Скептицизм и стал причиной посылки письма. Однако оно никак не повлияло на дальнейший ход событий: собирание сведений о чудотворениях по молитвам и на могиле свт. Митрофана продолжилось. А 18 декабря 1831 г. епископ Антоний послал обер-прокурору секретное письмо, в котором сообщал об освидетельствовании тела святителя (при проверке прочности фундамента храма и «перемощении пола»). Указывалось на нетленность[378]. В начале января 1832 г. князь П. С. Мещерский сообщил об этом членам Св. Синода (в секретном предложении, указав, что император повелел представить заключение относительно нетленности)[379].
Понятно, речь шла об официальном освидетельствовании. Однако до того, как это произошло, появился царский указ Св. Синоду от 19 января 1832 г., в котором от епископа Антония требовалось представить записку о чудесных исцелениях при гробе святителя. Об этом владыка «секретным письмом» сообщил обер-прокурору 3 февраля 1832 г., перечислив некоторые имена исцелившихся[380].
Наконец, 12 марта 1832 г., опять же секретно, обер-прокурор сообщал Воронежскому владыке положительную резолюцию Николая I на докладе «Об открытии в Воронеже нетленного тела Епископа Митрофана» и указывал, что Св. Синод считал необходимым составить комиссию из трёх духовных лиц, присоединив к ней ещё три или четыре «достойных лица», дабы приступить к освидетельствованию. Кроме того, комиссии полагалось исследовать случаи и события, приписывавшиеся молитвам святителя. В случае невозможности опросить тех, кто исцелился по его молитвам, предусматривалось проведение опроса благонадёжными духовными лицами на местах проживания исцелившихся (вне Воронежа). Все материалы комиссия должны была представить Св. Синоду[381].
Освидетельствование не заставило себя долго ждать. Оно состоялось 18 и 19 апреля 1832 г. Акт подписали два архиерея (архиепископ Рязанский и Зарайский Евгений (Казанцев; 1778–1871) и епископ Воронежский и Задонский Антоний и пять священнослужителей (архимандрит Московского Спасо-Андрониева монастыря Гермоген; протоиереи кафедрального собора Воронежа: Михаил Подзорский (ключарь), Михаил Крябин и Иаков Покровский; а также протоиерей Троицкого собора Владимир Замяткин). Обратим внимание на то, что среди членов комиссии был архиепископ Евгений (Казанцев) – учёный монах, одно время служивший ректором Московской семинарии и профессором богословия.
Текст освидетельствования, впервые опубликованный Я. Э. Зелениной[382] – чрезвычайно интересный и важный документ, о котором следует сказать отдельно. Но прежде чем начать о нём разговор, следует обратить внимание на то, что церковные составители специально затронули и историю захоронения святителя (составив «краткое описание жизни и деяний первопрестольного Воронежского преосвященного Митрофана»).
Охарактеризовав основные вехи жизни и служения епископа Митрофана, они специально остановились на вопросе о похоронах святителя и о сохранности его тела. Рассказ содержал сведения о том, что похоронен он был в схимническом одеянии в приделе новопостроенной церкви, в устроенном под церковью выходе. Когда же собор, спустя некоторое время, необходимо было разобрать, «то тело его перенесено [было] под бывшую тогда деревянную соборную колокольню св. церкви Неопалимыя Купины». В 1718 г., при митрополите Пахомии (Шпаковском; 1672–1723), построили Благовещенский кафедральный собор, и тело епископа Митрофана погребли в правом его крыле около южной стороны. «При обоих перенесениях тело его оказывалось ещё невредимо», – специально подчёркивали составители описания[383].
Данное описание составлялось до того, как проведено было официальное освидетельствование мощей, и должно было убедить членов Св. Синода в том, что и ранее, ещё в XVIII в., его тело чудесным образом оставалось нетленным. Подписавший его епископ Антоний не забыл отметить и факт сохранения в соборной ризнице кафедрального собора Воронежа мантии святителя, которая, по утверждениям старожилов, употреблялась во время его келейного молитвословия. Далее вл. Антоний, ранее писавший обер-прокурору о своём незнании повода, приведшего в 1830 г. к усиленному почитанию святителя, излагал причины и следствия этого почитания.
«По строгой жизни и примерной ревности о благе Церкви и святости христианского правоверия, – отмечал Воронежский архиерей, – имя сего святителя всегда вспоминалось и поныне вспоминается с особенным благоговением. Многие притекали ко гробу его и совершали о упокоении души его панихиды. Иные в день кончины его 23 ноября, ежегодно отправляли оные. Разновременно и из разных мест привозимы были больные и одержимые разными недугами ко гробу сего святителя, и по желанию их, налагалась на них во время отправления панихиды мантия. В начале 1830 года при гробе святителя Митрофана открылось постоянное служение молебнов Одигитрии Божией Матери и отправление о упокоении души его панихиды. Поводом сему были наипаче первые два случая»[384].
После сказанного помещались истории (числом 11), в которых излагались сообщения о молитвенной помощи страждущим свт. Митрофана. Первые (об излечении дочери купца Попова Агнии и восьмилетней девочки) были помечены 1829 г. Показательно также, что все эти истории записаны разными почерками (следовательно, заносились в разное время разными людьми). Да и сама книга («Краткое описание…») представляет собой переплетённые картонные листы большого формата. На лицевом картоне (в левом верхнем углу) есть отметка: «Рукопись № 1244 Архива Святейшего Синода». В левом нижнем углу помещена наклейка, говорящая о том, что рукопись принадлежала библиотеке Св. Синода. Вероятно, это была тетрадь, представлявшая собой собрание первых материалов, свидетельствовавших о чудесах, происходивших на могиле свт. Митрофана, либо по молитвам к нему обращавшихся православных[385]. Эту тетрадь, смею предположить, в 1831 г. отправил в Св. Синод сам епископ Воронежский Антоний[386].
Говоря об освидетельствовании, следует отметить, что оно было проведено с исключительной тщательностью, и включало как подробное описание сохранности тела, так и одежду, гроб и само место погребения святителя. Комиссия однозначно констатировала нетленность, указав также на сохранившееся в гробу Евангелие и четвероконечный сердоликовый крест[387].
Итак, нетленность была зафиксирована официально. Данное обстоятельство не в последнюю очередь и решило дело: ведь по мнению православных богословов того времени «нетление Св. Мощей в Христианской Церкви есть истинно дело Божие, что Бог производит оное своей всемогущей силою сообразно с премудрыми и благодетельнейшими планами Своего промысла о роде человеческом вообще, и особенно о роде Христианском»[388].
После получения данных комиссии Св. Синод поднёс Николаю I всеподданнейший доклад, приурочив его к 25 июня – дню рождения монарха. Из этого доклада подданные могли узнать ход дела по подготовке к прославлению свт. Митрофана, в том числе и имена тех, кто входил в комиссию, исследовавшую вопрос о нетленности и историю чудес. Но, полагаю, наибольший интерес представляют начальные пассажи доклада, в котором недвусмысленно проводится сравнение царствований Николая I с Петром Великим. «Во дни благословенного Царствования Вашего, Всемилостивейший Государь, – писали члены Св. Синода, – когда Святая Церковь с высоким утешением видит непрестанные Монаршие попечения о насаждении истинного благочестия в великом нашем Отечестве, Царю Царствующих, Господу Богу, благоугодно было, к вящему утверждению оного, прославить особенными знамениями благодати память Святителя, который во время Величайшего из предков Ваших служил благолепным украшением Российской Иерархии»[389].
Свт. Митрофан славился, таким образом, не только как чудотворец и праведник, но и как символ преемственности самодержавной власти. Эта мысль получит своё развитие и утверждение в августе 1832 г. – при проведении торжеств прославления первого Воронежского архиерея. Назвать это случайностью у нас нет никакой возможности.
Завершая доклад, члены Св. Синода полагали необходимым «тело Воронежского Епископа Митрофана, в Схимонасех Макария, признать за мощи несомнительно Святые»; вынести их из подземного склепа и открыть для общего поклонения; составить святителю общую службу, пока не будет составлена и одобрена Св. Синодом особая ему служба; память святителя отмечать 23 ноября – в день его кончины.
Одновременно с докладом следовало и отдельное обращение синодалов к монарху, в котором говорилось о поднесении ему подлинного донесения об освидетельствовании мощей и краткое описание чудес, удостоверяющих святость. На докладе император оставил лаконичную запись: «Согласен с мнением Святейшего Синода»[390].
Члены Св. Синода тогда же получили императорское разрешение на то, «чтобы для большей торжественности открытия первого явившегося в царствование Его Императорского Величества чудотворца, отряжен был для сего один из членов Синода, по собственному благоусмотрению Его Величества». Николай I назначил для поездки в Воронеж архиепископа Тверского и Кашинского Григория[391] (Постникова; 1785–1860), в 1856 г. ставшего столичным митрополитом и первоприсутствующим членом Св. Синода.
ebooksa