Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

Женщины, которых я люблю, обмениваются вежливыми замечаниями, причем, мать просто излучает прекрасное настроение, подшучивает над врачами, по ее словам, вся эта больница – просто цирк болезненно беспокоящихся за здоровье. Я знаю, что она строит хорошую мину к плохой игре.

Клара предлагает, что с удовольствием снимет с меня бремя, немножко поприходит, поможет, послушает. Мать хищно морщит нос.

- Да зачем это ты, мне это или вырежут, или им не удастся, так или иначе, кино кончится.

Каким-то чудом никто не смеется. Олаф начинает строительство какой-то инсталляции. Он забирает у нас стулья, устанавливает их на расстоянии в полметра один от другого и кладет на них громадную коробку, разрисованную всеми цветами радуги. Передняя стенка вырезана, чуть выше неровные буквы образуют слово "ТЕАТР". Ну, и что тут поделаешь? Садимся втроем на кровать и смотрим спектакль.

Главные роли играют фигурки из "Happy Meal", человечки из лего, дракон из сказки про викингов и картонная мама на длинной палочке. А ничего, даже похожая, только что в рыцарских доспехах и с мечом из зубочистки. Способный у меня сын!

В дне коробки вторая дыра, Олаф приседает под ней и манипулирует фигурками.

Фабула драматически сложна, впрочем, сам Олаф в ней теряется, он делает паузы, на ходу склеивает сюжеты, но речи всех персонажей выдает вслух и с огромным энтузиазмом. Короче, суть заключается в том, что моя рыцарственная мамочка выступает на бой с драконом.

Дракона зовут Гузек, и он отъедает у людей головы. После многочисленных сражений картонная мамочка перебивает шею чудища и кланяется публике. Олаф из-под ящика громко сообщает, что бабушка Ланселотка жила счастливо, но, прежде всего: долго, долго и очень долго.

Мы, словно придурки, хлопаем в ладоши. Женщина с соседней кровати кривится, потому что она одна и печальна, у мамы катятся слезы, а Олаф припадает к ней, прячет лицо в ее халат и просит, чтобы она никогда не умирала.

- Я никогда не умру, потому что никто уже никогда не умрет, - отвечает моя мама, которая объясняла мне когда-то, что ни в коем случае нельзя обманывать ребенка. – Мы попросту возвращаемся на звезды, откуда и пришли. Из них как раз, из звездных атомов, мы сделаны, и звезды иногда зовут нас к себе, когда приходит пора, нужно возвращаться к ним. И это еще не сейчас, еще долго не сейчас, - прибавляет восьмидесятилетняя женщина с раковой опухолью в голове. – Но когда-нибудь я полечу туда. Будет достаточно, если ты поднимешь глаза и увидишь меня, а я там будук. Кое-кто когда-то даже называл меня Звездочкой, так что все это должно быть правдой.

Олаф, пробитый этой метафизической стрелой, спрашивает, как он узнает звезду, в которую превратится бабуля.

- Я буду во всех понемножечку. Одна погаснет, зато другая вспыхнет. Эти звезды – они такие. Они никогда по-настоящему не умирают.

После этих слов Олаф начинает всхлипывать, а у меня самого слезы навернулись на глаза. Мать успокаивает внука сотней, я всегда на такое бесился, тем более – Клара, потому что говнюк потом идет в "Жабку" и приобретает v-баксы или попоняет счет Steam[71]. Сейчас же он машинально сует банкноты в карман на животе. Пора идти.

Мы собираемся, мама просит, чтобы я на минутку задержался, она желает передать мне кое-что важное. Клара берет ключи "форда", они подождут в машине. Но вот Олафа нет.

Я застаю его в коридоре. Он пытается сунуть эту сотню случайному врачу, чтобы тот постарался на операции, и чтобы бабуля была здорова.

О порядках

Уолтер ответил на звонок только утром. Про отца ни слова; встретиться внизу отказался, пообещал, что придет, как только сможет.

Мать убрала гостиничный номер, на всякий случай упаковала багаж, приняла быстрый душ и запрыгнула в чистые вещи. Уолтера она ожидала накрашенной, так как не желала, чтобы тот придурок застал ее врасплох.

Тот принес два кофе и рогалики с шоколадом. Он задал множество вопросов и не ответил ни на один мой. Еще он поинтересовался паспортом отца и спрашивал про личные вещи: бумажник, очки, часы, еще ему хотелось знать, что мама делала вчера, до какого времени они остаются в гостинице. До завтра. Потом собирались в Альпы, кататься на лыжах.

- Ага, - буркнул тот. – Значит, поедете.