Клара опасалась, что какой-нибудь автомобиль доставки его собьет, я же был противоположного мнения, и вышло по-моему.
Как только он уйдет, я немного придавлю подушку, потому что к двенадцати мы поедем в "Фернандо". Там Клара останется на пару часов. Она следит за поставками, оплачивает счета-фактуры, следит за пабликами в социальных сетях и мотается по конторам. Потом едет домой.
Я же остаюсь на кухне до десяти, но когда выхожу перекурить, обязательно звоню ей. Между этими событиями я жалуюсь на боль в спине и на человеческую глупость и мечтаю обо сне.
Когда возвращаюсь, застаю Клару на коврике для занятий йогой, это время исключительно для нее, я даже не захожу тогда в большую комнату. Это потом, если удастся, мы находим минутку и для себя.
Потому-то завтрак играет столь важную роль, в будни – это мое единственное время общения с сыном. По понедельникам, когда я работаю меньше, то могу наскрести пару часов для него, можно сходить в кино или в аквапарк, летом – идем к морю, хотя, ну его нафиг это море, чаще всего, развалившись на диване, мы режемся в "ФИФА" или в "Мортал Комбат".
Я люблю свою жизнь: отработанную, выстроенную, завоеванную, хотя по понедельникам едва дышу.
Сколько себя помню, торчу на Витомине, а все, что для меня важно, лежит между улицей Швентояьской в центре города и дорогой на Хваржно. Когда мы с Кларой поженились, мать отдала нам свою квартиру, подкинула бабок и временами жалуется, будто бы мы выгнали ее из собственного дома. Она проживает в вилле на Каменной Горе, а мы все время в двух комнатах.
Мы хотим купить что-нибудь побольше, только бабло от матери сожрал бычок "Фернандо". Народ строит дома, я же только мечтаю о большей квартире, лучше всего – в нашем же доме. В конце концов, нам это удастся.
Занимающаяся гастрономией компашка путешествует, устраивается на работу то тут, то там, накапливает опыт в заграничных ресторанах. Я никуда за мясом не езжу. Мясо само приезжает ко мне.
С Кларой мы женаты уже семнадцать лет. Она взяла себе выпускника училища, вот и имеет. Я знаю, что имеются другие женщины, другие города – и что с того? Я глух к отравляющему зову большого мира. Если пойду за ним, сразу же погибну.
Иногда вспоминаю, как я пахал в бургерной Бульдога на сквере Костюшки и в течение всей ночи. На темной Балтике поблескивали затерянные огни. Домой я возвращался на своих двоих, потому что у нас не было машины, а такси – штука дорогая, ночного автобуса мне не хотелось ожидать, к тому же, срач там был ужасный: говнюки там кололись, бухали, шмалили и цепляли бухарей, водитель же, закрывшись наглухо в кабине, трясся. Поэтому я шел. Город спал, и только в подворотнях призрачно существовали амфетаминовые духи. Я шел под горку, через парк, мне сигналили машины, а у меня звенело в голове: когда-нибудь все будет хорошо, потому что обязано быть хорошо.
Из этого вот утреннего чайка, ежедневной беготни и вечеров с Кларой я выстроил себе стену. И живу, подпитываясь ее силой.
И безумие матери, ее спокойный, сумасшедший рассказ приводит к тому, что эта стена трясется от страха.
Я и вправду это написал?
Старик объяснял матери, что Едунов воспользовался бы ним и уничтожил. С такими не сотрудничают. Впрочем, для такого он был слишком гордым. Мать считала иначе и предрекала скандал. Она ожидала, когда тот ленинградский адмирал узнает про их роман и прикажет ее застрелить.
До такого так и не дошло, но вот к отцовой жене пришла в гости безопасность. Спрашивали, как их брак, видит ли папа сына, посылает ли деньги, а если посылает, то сколько. Посидели пару часиков и ушли. Старик, когда узнал об этом, чуть не с катушек съехал. Он тяжело дышал и дергался на гостиничном стуле, как вспоминает об этом мама.
Выходит что: где-то в России у меня имеется брат? Мужик, если, естественно, он жив, на четверть века старше меня. Он вообще знает о моем существовании? Женился? Готовит еду для своей семьи? Тоже не спит по ночам?
Слишком много всего этого.
ebooksa