Ребенок захныкал.
— Чего тебе, малыш? Лежи, не капризничай, живо получишь шлепки!
Когда мальчик плакал, он становился похожим на Хамита: такой же разрез глаз, такие же скулы… Противный какой!
Давлет на днях сказал: «Никто не одобряет тебя. Неужели ты не мог найти себе девушку?»
Буран ничего ему не ответил.
Конечно, он мог жениться на девушке. За него пошли бы Зифа и Магира. Так он и сделал бы, если бы держался старых, дедовских традиций. Он хотел стать новым человеком.
Ой, как трудно побороть предрассудки! Но он постарается доказать, что любовь сильнее старины и дедовских обычаев. Они построят свое счастье с Камилей.
Подойдя к колыбели, он сказал другому мужчине, как бы предлагая мир:
— Ну, не скучай. У тебя будет брат. Мать передаст ему свою красоту, вот увидишь. Один сын — не сын. Два — тоже еще не сыновья. А вот три сына — это да!
«Сухие» скважины
От самой станции до непрерывно отодвигающегося горизонта простирается черно-желтая степь: истосковавшиеся по теплу просторные, широкие колхозные поля и кое-где узкие пашни единоличников. Только изредка встречаются небольшие рощи и тихие деревни.
Липкая, изрытая дорога. На выбоинах и обочинах дороги валяются бурильные трубы, опрокинутые сани. Видно, не все удавалось доставить на буровые…
Медленно ползет машина. Мотор протяжно гудит, над радиатором клубок пара. Колеса, буксуя, забрасывают кузов комьями грязи.
Скучная, утомительная дорога. Надеясь добраться до Карасяя за два-три часа, Великорецкий не стал завтракать на станции. Сейчас он пожалел об этом: в такую распутицу не доберешься и за день. Голод давал о себе знать все сильнее и сильнее. Казимир Павлович, нахлобучив шапку и подняв воротник пальто, закрыл глаза.
Машина ворчит, спускаясь в неглубокие овражки, завывает и рычит, взбираясь на горки. Постепенно панорама меняется. На небосклоне поднимаются холмы, а за ними виднеются серые тени далеких отрогов гор.
Не так просто победить Губкина. У «комиссара» огромная эрудиция, он отличный оратор и авторитетом пользуется. Казимир Павлович поежился, вспомнив выступление Ивана Михайловича, которое он слышал совсем недавно в Москве.
— Может быть, перекусим здесь? — спросил Великорецкий, увидев силуэт элеватора.
— Остается час езды, — возразил Белов, сидевший на заднем сиденье. — Надо бы засветло добраться до Карасяя.
Это был самый длинный разговор между ними за все время пути.
Белов сошел с машины возле конторы, Великорецкий поехал к себе. Почти у самого дома машину перехватил Хамзин. Обняв Казимира Павловича, Хамзин потащил его к себе: