— Товарищи, ведите себя дисциплинированно, — постучал Кабир карандашом о графин.
«Наверно, горд тем, что рядом с Ясави сидит», — подумал Буран. На собраниях председатель всегда держал Кабира возле себя: пусть, мол, наматывает на ус жизненный опыт старших да перенимает их руководящую закваску!
— Дайте мне сказать, — расталкивая людей, прошел к трибуне Галлям. — На днях, значит, я водил свою жену в канцелярию — с жалобой на ее змеиный язык. Ясави, не разобравшись, что к чему, начал пугать меня. Говорит, я кулацкую агитацию распространяю. Какая же кулацкая агитация, я вас спрашиваю? Вы, конечно, помните моего быка…
По залу прошел гул:
— Завел старую песню!
— Вы что человеку сказать не даете? — разъярился кузнец. — Зачем тогда, спрашиваю, нас созвали?
Кабир сердито поднялся из-за стола.
— Слушай, Галлям, убирайся ты, пока не поздно!
С этого и началось. Карасяевцы зашумели, загалдели. И снова пришлось подняться Ясави и крикнуть:
— Будем продолжать или нет?
Когда страсти немного углеглись, подал голос Давлет:
— Надо послушать инженера. Как же мы будем решать, коли ничего не знаем! На что ему нужна земля?
Белов никак не предполагал, что из-за земли разгорятся такие страсти. Никогда до сих пор он не ощущал землю конкретной, осязаемой ценностью. Для него, выросшего в городе, земля существовала только для того, чтобы посадить деревья, проложить тротуар или устроить стадион. Он, конечно, знал, что где-то за городом люди выращивают капусту и картошку, что земля растит хлеб. Но ему казалось, что земля, как и воздух, не принадлежит никому или всем вместе. Кто бы вздумал делить воздух? Он никак не мог предположить, что кто-то из-за земли станет возражать против поисков нефти.
Промелькнуло сомнение: не поторопился ли он? Успокоил себя: сейсмологи с некоторыми оговорками (ничего не поделаешь, очень сложная геологическая область!) подтвердили его предположение о том, что нефть следует искать в районе реки Белой. Здесь она более вероятна, чем там, где обосновался Великорецкий. Заручившись их поддержкой, Белов развил лихорадочную деятельность. Он запросил оборудование и вот теперь отвоевывает участок земли у упрямых карасяевцев.
Получив категорический отказ председателя колхоза, Белов настоял на том, чтобы созвали общее собрание. Председатель может не понять масштабов предстоящей разведки, может ошибиться, как и любой человек, но народ никогда не ошибается, он поймет, что значит иметь свою собственную нефть…
И вот Белов стоит лицом к лицу с народом, к совести и здравому смыслу которого он решил обратиться. Он видит суровые лица крестьян. Хотя он и не знает языка, ему понятно настроение собрания. Люди волнуются так, как будто речь идет не о земле, а о жизни и смерти…
Белов попытался поставить себя на место тех, кто сейчас размахивал кулаками и кричал: «Бирмайбыз!» «Может быть, ты посягнул на самое главное право землепашца — на право владения землей? А ради той башкирской земли их предки примкнули к Пугачеву. Не ради ли той же самой землицы они пошли за Лениным?.. А я, чужой, пришел отбирать то, что им отпущено самой природой, заоблачным аллахом и Советской властью… Сколько пролито тут крови и пота… А если я вот поднимусь и скажу им, что ваши карасяевские поля и пастбища вовсе не нужны мне, Белову, но они еще лучше послужат вам, всей Башкирии, всей-всей России?
Неужто не дрогнут ваши сердца? Неужели не заговорит в вас природная мудрость и государственный ум?»
И тут он постарался представить, что произойдет, если он найдет нефть. Как это повлияет на дальнейшую судьбу карасяевцев?
Ответ был один: тогда смерть аулу. Никто не разрешит пахать и сеять среди нефтяных вышек… Ему показалось, что он постиг одну из причин тревоги крестьян.