Людмила Михайловна не находила слов, чтобы утешить Казимира Павловича. Она сама нуждалась в утешении.
Ссора с Беловым открыла ей глаза на все. И как она раньше не разглядела, что главный геолог — просто-напросто самовлюбленный, ограниченный человек! Он даже не нашел нужным объяснить ей, зачем ему понадобилась эта нелепая контурная карта с вышками. Верно, для каких-то очередных махинаций… И кто ему дал право кричать на нее? Пожалуй, ее больше всего злило сейчас то, что она растерялась тогда, не дала ретивому крикуну достойной отповеди.
Обидно, что она так ошиблась в Белове: принимала его за человека, который призван найти нефть на Урале. Он, может быть, и найдет нефть, но она не согласна быть слепой исполнительницей чужих честолюбивых планов. И дело тут не в славе. Сначала Великорецкий, а теперь Белов, каждый по-своему, отняли у нее чувство вдохновенной радости, которое должно сопутствовать самоотверженному и тяжкому труду скитальца-геолога. Они убили ее мечту, а работать из-за одной зарплаты, как Хамзин, она не хочет.
Нет, лучше уехать!
— Прощайте, Казимир Павлович. Что передать Москве?
— Прощайте, Людмила Михайловна, — устало откинулся на подушку Великорецкий. — В Москву я подробно напишу. Пусть Шаймурат отвезет вас на станцию.
— А как же вы один останетесь? — запротестовала она.
— Ничего, Хамзин приставит ко мне кого-нибудь из рабочих. Счастливого пути!
И вот настала минута, когда все чемоданы и рюкзаки погружены в телегу. Перед палаткой стоит запряженная лошадь. Впервые Людмиле Михайловне захотелось плакать. Она отвернулась, чтобы смахнуть слезинку, застрявшую в ресницах.
Шаймурат напоследок спросил:
— С Хамзиным попрощалась?
— Да.
— Ничего не напишешь Белову?
— Нет.
— А что ему передать?
— Ничего.
Старик осуждающе покачал головой: так нельзя уезжать.
Тогда она сказала:
— Передашь, что желаю ему удачи.
Неожиданный отъезд Миловановой поразил Белова. «Девчонка!»