— Дам я тебе на проезд и так, — с необидной улыбкой, просто сказала Серафима.
— Вот и спасибо! — подхватил Кошкин. — А теперь вы мне разрешите искупаться?
— Купайся на здоровье, — спокойно, даже с некоторым удивлением ответила Серафима. — Чего тут спрашивать-то?
— А вы за моим рюкзачком с одеждой и букетиком того… присмотрите?
— Чего тут смотреть-то? Ну да ладно, ступай, купайся, присмотрю. Только побыстрее. — Серафима снова села на коряжину.
Кошкин, сбросив с себя одежду, побежал к воде, с ходу забрел в нее и нырнул. С этой минуты со спокойствием Серафимы было покончено. Кошкин над водой не появлялся.
— Батюшки, куда же ты девался? — запричитала она, срываясь с коряжины, и сердце ее зашлось от страха. Только сейчас, в момент, когда Кошкин ушел под воду, она поняла, что совершила ошибку. Ведь это она дала ему разрешение купаться. А как он плавает, этот малец? Вся ответственность теперь падала на Серафиму. Только на нее.
— Батюшки, — сказала она уже радостно, когда увидела над волнами мокрую, махорочного цвета голову Кошкина.
Подхватив подол своей длинной юбки, Серафима размашисто побежала к воде.
— Вылазь сейчас же, вылазь сейчас же! — не подобрав лучших слов, задыхаясь, проговорила она.
Но Кошкин будто не слышал ее. Всплеснув над водой ногами, он снова нырнул и снова — надолго. Сердце у Серафимы опять зашлось.
Размахивая руками, шлепая босыми ногами по воде, она пошла по берегу и, когда Кошкин вынырнул и, браво повернувшись к ней улыбающимся лицом, сделал рукой под козырек, закричала что было силы:
— Вылазь! Вылазь, говорю! Сейчас же!
— Не бойсь, бабушка-а! — с мальчишеской лихостью протянул Кошкин. Размашисто двигая руками, он отплыл подальше от берега, крикнул: «Ули-гули» и исчез под водой, как топор.
Это был самый затяжной нырок в его жизни. Тараща глаза в мутной воде, он зажал одной рукой нос, другой правое ухо, в которое частенько заливалась вода, и, не шелохнувшись, сидел на речном галечном дне, как кочка, до тех пор, пока его не саданула в бок какая-то рыбина. Кошкин хотел поймать ее, но неудачно, глотнул воды и, испугавшись, вынырнул. Захлебисто кашляя, он поплыл к берегу, где навстречу ему, все глубже забредая в воду, шла разгневанная Серафима.
Лицо ее пылало. Теперь, хоть гром разразись, она не отпустила бы Кошкина от себя ни за что на свете. Она уже протянула вперед дрожащую руку, чтобы схватить его за плечо, но Кошкин и сам не пошел бы теперь в реку. Посиневший, зайдясь в кашле, он покорно вышагивал из воды, и это разжалобило Серафиму.
— Жив, родненький, жив, — вместо грозных слов радостно сказала она. Сердце у нее громко стучало, ноги от волнения подкашивались. — Жив, — сказала она еще раз и остановилась, чтобы перевести дыхание.
Только теперь наконец Кошкин понял, что нельзя так бессовестно издеваться над старым человеком. Но что поделаешь, когда у него такой испорченный характер? Он вот и сейчас, откашлявшись, не сказав бабке ни слова, побежал одеваться.
Правда, когда Кошкин оделся, он предложил Серафиме свои услуги — помочь донести ведра, но та категорически отказалась.
— Что ты, малец, куда тебе такая тяжесть? Я уж сама как-нибудь, — сказала она.
ebooksa