— Помнишь, ты попрекнул меня, будто я не верю тебе и товарищам твоим?.. Помнишь?
— Помню.
— Я согласен с этими бригадами, — продолжал Бондаренко. — Это в производственном отношении шаг вперед. Тут и производительность, и процент, и рационализация. И я, Андрей, целиком «за». Больше «за», чем Сеня Лебедев. Но спор наш, Андрей, не закончен.
— Так, Федотыч. А почему?
— Ну что же я должен думать, читая вот такие слова: «Свои знания и опыт не держать в кубышке», «Покончить со сквернословием», «Уважать старость на улице», «Быть вежливым»?
— Я не понимаю, что здесь плохого? — перебил Андрей.
— Так я не говорю, что это плохо. Но я с этого начинал сорок лет назад. И Шлыков с этого начинал. Вон сколько прожили — депо какое отгрохали! На электровозы вот-вот перейдем. Уже уходить нам пора приходит. И остаешься, допустим, вместо меня ты — Андрей Малахов. Вместо Шлыкова — Сеня Лебедев. Так скажи, Андрей, стоило ли нам столько думать, столько вкалывать, чтобы оставить вас… — Бондаренко поднял руку, в которой была зажата газета, — …перед тем, с чего мы начинали когда-то? — И он снова с горькой усмешкой прочитал: — «Не держать в кубышке… Не проходить мимо хулиганства… Быть вежливым…» Выходит, за столько лет не научили мы вас быть вежливыми?
Волнение, с каким он произнес эти слова, обезоружило Юльку.
— Эх, Федотыч, — сказал наконец Андрей. — Ты перепутал меня с Симочкой из бухгалтерии. Быть вежливым? Уважать старость? Да, уважать! Книжки читать? Да, читать книжки! Учиться? Да, да, Федотыч! Я могу это повторить тысячу раз.
— Говори проще, — перебил Бондаренко.
— Хорошо. Ты еще в семнадцатом году добыл свое право быть культурным и образованным. Право, Федотыч! Это — первая стадия. А вчера началась вторая стадия, стадия обязанности. Теперь мы все обязаны быть такими. И сердцем ты это почуял раньше, чем дошел умом. Ты ведь в пятьдесят лет сам-то учиться пошел…
Никогда Андрей не говорил так взволнованно и горячо. Юлька была убеждена, что мысли эти пришли к нему сегодня, может быть, только сейчас.
— Мы начнем с немногого, — продолжал Андрей, — вернее, с немногих. Но те, кто начнут это движение, будут не только иметь возможность, но и считать для себя обязанностью жить так… Я не собираюсь, Федотыч, утверждать, что среди нас нет брака. Есть брачок. Ну что ж, «бракованным» обязанности прививать будем.
«Интересно, — подумала Юлька, — к которым он меня отнесет? И усмехнулась про себя: — Мне, наверное, прививать будут…»
Глава тринадцатая
— Хорошо, я согласен вас поддержать, — сказал начальник депо Быстров, когда они все пятеро пришли к нему. Он бесстрастно оглядел их и попросил позвать Шлыкова и Цыганкова. Пока те не появились в кабинете, Быстров смотрел в окно, легонько постукивая карандашом по стеклу, и молчал.
Андрею пришлось повторить все с самого начала. Юлька ожидала, что Шлыков поздравит их или хотя бы обрадуется. Но он только обернулся к Цыганкову и спросил:
— Ну, что скажешь, мастер?
Цыганков отвечал осторожно, с непривычной для него обстоятельностью, перебирая пальцами кепочку, и Юлька поняла, что поддержки от мастера не жди. Он говорил, что дело, конечно, затеяно стоящее, что почин москвичей — явление положительное (он так и сказал: «положительное») и он, Цыганков, всей душой готов поддержать бригаду. Андрей Малахов и Куракин — ребята надежные. Мастер положил кепочку на край приставного столика, помолчал, собираясь с мыслями, и добавил, что, по его глубокому убеждению, начинать работу по-новому методу нужно в другом цехе. Например, в промывочном. А еще лучше в подъемке, где паровозы собирают из уже подготовленных узлов, но никак не в механическом цехе.
— Структура работы механического цеха, — говорил Цыганков, — сложилась не сегодня и не вчера, устоялась. Отработаны смены, да и практические возможности станков выбраны до конца (и за свой двенадцатилетний опыт он, Цыганков, немало видел всяческих начинаний). Новая ломка может разрушить эту привычную, надежную организацию труда. Полетят графики выхода паровозов, а кому, как не товарищу Быстрову, отвечать за это?
ebooksa