«120 % — Чекмарев, 103,6 % — бригада, борющаяся за право называться бригадой коммунистического труда (бригадир А. Малахов)».
Потонуло в ворохе бумаг в производственном отделе и предложение об увеличении оборотов на Юлькиной «семерке». Андрею сказали, что «семерка» почти выработала свой ресурс и увеличить обороты на ней — это значит пойти на заведомую аварию.
Юлька по-прежнему работала на мелких деталях. Но, может быть, оттого, что она очень старалась и ей все чаще приходилось помогать Лизе, привычная работа выматывала Юльку к концу смены так, что уже не хватало ни сил, ни желания делать уроки. И она со страхом думала, что сегодня опять надо идти в школу и четыре часа слушать там рассуждения о сумме квадратов двух катетов, о плотности населения Африки и о том, как Иван Грозный взрывал крепостную стену Казани.
Вечером к ней приходил Пашка. Он не говорил: «Пойдем. Пора…» Он просто останавливался посреди комнаты и ждал, пока Юлька соберется. Только однажды он сказал хрипло и приглушенно, словно это вырвалось у него против воли:
— Думай, Юлька, думай. И Лизе скажи, чтобы думала. Буксы заедают… Мы на буксах можем выскочить. Приспособление к карусельному нужно.
Этот станок с громадной, медленно вращающейся планшайбой был мощным сооружением. Многопудовая букса, установленная на нем для обработки, казалась игрушечной. Уже одни очертания станка говорили о том, что, создавая эту махину, люди рассчитывали на смекалку тех, кто станет к нему.
О приспособлении к карусельному думали все. Юльке казалось, что оно рядом, стоит немного подумать, и схема его станет ясной и понятной до последнего болтика. А пока буксы, предназначенные на расточку, складывались штабелями возле Куракина, и каждое утро Наташа писала на доске показателей одни и те же цифры.
Хотя по утрам Андрей получал один общий наряд на всех, работа шла так, будто ничего не изменилось. Каждый работал сам по себе. Только изготовленные детали теперь принимал не Цыганков, а они сами друг у друга, всей группой, переходя от станка к станку.
Первым начал сдавать Жорка. Как-то незаметно он сник и притих. Однажды, позабыв о том, что включен станок, он распрямился и долго стоял, уставясь сквозь очки в пространство, не обращая внимания на то, что резец, дымя, уже не снимал стружку, а просто рвал металл. Потом Жорка снял очки, подышал на них, протер стекла грязными от эмульсии пальцами, аккуратно сложил дужки, положил очки на край станины и пошел к выходу.
Юлька переглянулась с Куракиным. Когда Жорка поравнялся с карусельным, Куракин резко дернул его за рукав и, повернув к себе, свистящим шепотом сказал:
— Забуксовал, мальчик?.. Думал, все тебе на блюдечке подадут с золотой каемочкой? Иди на место и не позорь мою седую голову. Ну!..
Жорка покорно вернулся к станку.
В этот же день, после перерыва, Пашка Куракин нос к носу столкнулся с Чекмаревым у доски показателей. Чекмарев что-то насмешливо сказал ему. Пашка ответил.
Юлька с Лизой, возвращавшиеся из столовой, захватили конец перепалки. Надо было здорово задеть Пашку, чтобы он стал так кричать.
— Ты понимаешь, сволочь, над чем смеешься?.. Я согласен три месяца вообще ни копейки не заработать, только бы таким хапугам, как ты, решку навести!
Пашка вытянул руку с растопыренными пальцами, покрутил ею перед лицом Чекмарева.
— У тебя, Чекмарев, две дороги: или с нами, или… Имей в виду, ты не устоишь. Не устоишь! Все равно, как теленку в паровоз упереться! Понял!
Чекмарев трясущимися руками достал папиросу, закурил, постучал прокуренным ногтем по фанере:
— Здесь, между прочим, написано «не хамить»…
— Иди, иди! — оборвал его Пашка. — На том свете горячими угольками рассчитаемся!
ebooksa