— Зашел бы как-нибудь в гости, рассказал бы о своем житье-бытье. Все же вместе работали…
— Зайду, — пообещал я, не очень веря в обещание.
Потом я проводил на поезд Ахмеда. Было четыре часа дня, но та фиолетовая полоса, похожая на шарф, обернулась громадной тяжелой тучей, и хотя пока не брызгалась дождем, но мрачно висела над городом, не предвещая ничего хорошего.
Когда поезд ушел, я заглянул в павильон Майи Захаровны. Там был час пик, и к стойке невозможно было пробиться. Пришлось повертеться. Майя Захаровна увидела меня и, как всегда, воскликнула:
— Деточка!
Я кивнул ей. Наливая стаканы, подавая бутерброды, принимая деньги, Майя Захаровна разговаривала со мной громким, грубоватым голосом, перекрывающим шум и гам:
— Давно вернулся?
— Два дня назад.
— Отец пишет?
— Поправляется.
— Дома как? Не обокрали?
— Нет. Полный порядок.
— Бедная деточка!
— Ничего. К Шакуну пойду после праздников.
— Ты, Антон, ко мне подойди. У меня отгулы будут. Вместе к Шакуну сходим. Я его сто лет знаю. Когда-то постоянным клиентом был.
Я кивнул: дескать, подойду.
— Есть хочешь?
— Нет, — сказал я, хотя жрать хотел как собака. Ахмед привез мне в подарок голову козьего сыра и литровую банку кизилового варенья. Но я постеснялся при парне наброситься на еду.
Майя Захаровна подала мне два бутерброда с украинской колбасой и стакан фруктово-ягодного вина. Я сказал:
— Ну зачем?