— А где я ее возьму? Я в библиотеке не записан.
— Пойдите запишитесь.
— Как? — удивился Асирьян. — Можно сейчас?
— Пожалуйста, я разрешаю.
— Вот спасибо, товарищ прапорщик, — округлил в улыбке лицо Асирьян.
Однако, прежде чем уйти в библиотеку, он повидался с Игнатовым и получил от него записку для капитана Сосновского.
Лиля злилась. Утром она поругалась с бабушкой. С десяти до одиннадцати плакала. Потом позвонила отцу, попросила машину до Каретного, чтобы съездить к парикмахеру. Отец машину не дал. Она заранее предвидела такой ответ. Дерзко заявила, что отец черствый, глухой на чувства человек. Бросила трубку.
Софья Романовна не сдержалась, укоризненно заметила:
— Телефон казенный.
— Тем более. — Лиля подняла трубку, бросила ее еще раз, сильнее, чем прежде.
«Вся в мать, — с сожалением подумала Софья Романовна, никогда не любившая свою бывшую невестку. — И красивая, и капризная, и высокого мнения о себе. Очень высокого…»
— Станешь зарабатывать деньги, — сказала Софья Романовна, — будешь иметь свои вещи. Тогда и распоряжайся ими. Хочешь беречь — береги. Хочешь ломать — ломай.
— Ты повторяешься. Я слышала эти слова уже сто раз.
— До тебя с одного раза ничего не доходит.
— Я тупая, — заявила Лиля с вызовом. — Вы же с папочкой очень умные. Все мозги к вам ушли. На мою долю ничего не осталось.
Софья Романовна, посмеиваясь, качала головой:
— Бедненький ребенок.
— Конечно, бедненький. — Лиле стало себя жалко. Она вновь заплакала, всхлипывая и причитая. — Всю жизнь одно и то же… Солдаты, казармы, военторги… Осенняя проверка, весенняя проверка… Мать правильно поступила, сбежав отсюда… Велико счастье сидеть в четырех стенах и смотреть в окно на эту проклятую дорогу… Сухая она или мокрая. В снегу или в желтых листьях… Мне чихать, в каких она листьях… Где-то есть города, театры, музеи…
— Счастье не в театрах и не в музеях, — возразила Софья Романовна из кухни.
— А в чем же оно тогда? — с вызовом спросила Лиля.