Вдруг выпал снег. Год любви

22
18
20
22
24
26
28
30

Я не знал значения слова «бандерша», но демонстративно постучал себя по лбу и сказал:

— Если человек того, то это надолго.

Отец схватился за лопату. Мы разговаривали в саду возле кухни. Вечерело. Я гладил через газету брюки, собираясь идти в кино.

Лицо отца было красным, губы тряслись. Я поднял утюг, предупредил:

— Не подходи. Убью!

Он поверил. Он верил не только в то, что я похож на него внешне, но и в то, что характеры у нас одинаковые.

Опустил лопату, прислонил ее к стволу яблони, старой и густой, высоко вымахавшей над всеми другими деревьями сада.

— Давай договоримся, — сказал я. — Спорить — пожалуйста. Только без прежних фокусов. Я не мать и с фонарями под глазами ходить не собираюсь… Это — первое. Второе: больше никогда не говори, что оторвешь мне голову. У меня нет запасной, а эту единственную я так просто не отдам. Поэтому, кто кому оторвет, в настоящий момент совершенно неясно…

Отец плюнул себе под ноги и ушел в дом.

Когда я вернулся из кино, он не спал, лежал на кровати. А электричество в комнате светило вовсю.

— Что за фильм? — спросил он.

— «Путешествие будет опасным».

— Ничего?

— Очень даже. Дилижанс. И погоня…

На швейной машинке, придавленные большими портновскими ножницами, лежали деньги. Отец миролюбиво сказал:

— Там триста рублей. Ты возьми их. Сходи к Майе Захаровне: пусть она чего там купит матери из белья. Туфли те, которые я привез, тоже надо будет послать.

— Хорошо, — сказал я. Добавил: — Я заявление подал на завод об увольнении. Когда к Шакуну пойдем?

— Хоть завтра. — Отец поднялся. Принял какие-то таблетки и только потом потушил свет.

Ворочался неспокойно. Я слышал, как сетка поскрипывала под ним долго и протяжно.

Я сижу у берега и смотрю на короткий черный буксир, который неуклюже расталкивает зеленую воду, держа курс к створу портовых ворот. Кисея облака тянется за ним, словно дым. Солнце разгребает волны под низкой, похожей на сковородку кормой буксира. Волны несут над собой белую пену. Потом она вдруг исчезает вся без остатка, словно лопнувший мыльный пузырь.