Вдруг выпал снег. Год любви

22
18
20
22
24
26
28
30

В пузатом графине, оседлавшем тонконогую тумбочку, вода мелким паром прильнула к стенкам. Секретарша потянулась к графину, уверенным жестом наклонила его над стаканом. Вода, конечно, была теплой и невкусной. Секретарша пила ее тяжело, как лекарство.

С шумом хлопнув дверью и стуча подошвами тяжелых ботинок, в приемную ввалился рыжий старшина баржи Васильчук. Он был хорошо известен в городе, потому что играл правым беком за команду «Порт». Бил Васильчук от ворот до ворот, часто путал мяч с ногами соперников, за что и был удостоен болельщиками клички Костолом.

— Валентин Сергеевич у себя? — спросил он с порога.

— Товарищ Шакун занят, — секретарша поставила стакан и надменно посмотрела на Костолома.

— У меня баржа под песком простаивает! — не своим голосом закричал Костолом и поднял руки к потолку. — Куда чертов «Орион» запропастился?

— «Орион» следует из Джубги. Будет через сорок минут.

— Так всегда, — уныло и спокойно ответил Костолом и попросил у меня спички.

— Здесь не курят, — напомнила секретарша.

Однако старшина баржи невозмутимо закурил и только после этого вышел из приемной.

На столе справа от секретарши вспыхнула маленькая красная лампочка. Женщина встряхнулась, поправила ворот блузки. С достоинством, высоко подняв узкий сухой подбородок, закрыла за собой обшитую кожей дверь.

Вернулась меньше чем через минуту. Сказала милостиво:

— Пройдите, молодой человек. Вас ждут.

Почему-то захолонуло сердце. Я весь как-то подобрался, точно на старте перед стометровкой — бегал на такую дистанцию в школе. Дверь дернул рывком, но она пошла плавно, будто живая.

Ковровая дорожка цвета морской волны выкатилась мне под ноги — широкая, с красными полосами по краям. Письменный стол, словно корабль, темнел своими высокими стенками.

Крепкий и лысоватый, чуть набычившись, начальник порта Валентин Сергеевич Шакун сидел, опершись локтями о край стола. Пуговицы на белом кителе поблескивали как прожекторы.

Неширокий короткий полированный стол приткнулся к письменному столу, образуя куцеватую букву «Т». Справа и слева от маленького стола, как чемоданы, стояли кресла. В правом кресле сидел отец. По сравнению с Шакуном и габаритами кресла отец казался щуплым, словно мальчишка.

Шакун не привстал: не оказал такой чести. Он просто протянул руку, добродушно сказал:

— Копия отца. Только отец в твои годы был пошире. Плечистее был отец. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул я, хотя не мог представить отца широкоплечим, физически сильным.

— Зовут тебя как?