История сионизма

Шерток прибыл в Тель-Авив 12 мая, как раз успев на сессию временного правительства, на которой должен был решаться вопрос о провозглашении государства. Шерток поддержал предложение об объявлении перемирия и о том, что правительство следует назначить в момент окончания срока британского мандата, однако провозглашение государства следует отложить. Но Бен-Гурион не желал сдаваться. Предложение Шертока было отвергнуто шестью голосами против четырех, равно как и предложение об определении границ в соответствии с решением ООН[854].

Государство Израиль было провозглашено на собрании Национального совета в пятницу 14 мая 1948 г. (5 ияра 5708 г.) в 16:00 в Тель-Авивском музее на бульваре Ротшильда. Сперва присутствующие спели «Гатикву», а затем Давид Бен-Гурион зачитал Декларацию независимости: «Именем естественного и исторического права еврейского народа и в согласии с резолюцией Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций мы провозглашаем основание в Палестине еврейского государства Израиль». Это заняло чуть более пятнадцати минут; затем члены совета в алфавитном порядке подписали документ. Рабби Фишман прочел «Шегехеяну», традиционное благословение («…давший нам дожить до этого времени…»). Национальный Совет, как верховный законодательный орган, первым своим декретом аннулировал задним числом «Белую книгу». Церемония завершилась задолго до начала еврейской субботы. Бен-Гурион сказал одному из своих помощников: «Я не чувствую радости; во мне лишь глубокая тревога, как было 29 ноября, когда я был похож на плакальщика на пиру». За полчаса до полуночи последний британский верховный комиссар покинул Хайфу, а в воскресенье доктор Вейцман был избран президентом нового государства.

Первой страной, признавшей это новое государство, стали Соединенные Штаты Америки. Президент Трумэн сделал короткое заявление на эту тему еще в пятницу, после шести часов вечера. В течение следующих нескольких дней к США присоединились Советский Союз, Польша, Чехословакия, Гватемала, Уругвай и другие страны. Председателю Совета Безопасности пришла телеграмма от египетского министра иностранных дел о том, что египетская армия пересекает границы Палестины с целью положить конец свирепствующей там резне и утвердить закон и принципы, признанные ООН; в телеграмме сообщалось, что военные операции направлены не против палестинских евреев, а только против террористических сионистских банд. Вторжение в Палестину началось в пятницу вечером. В субботу утром с воздуха были атакованы электростанция в Тель-Авиве и аэропорт Акир. Это было началом серии войн, которым суждено было продлиться много лет.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

13 ТЕЗИСОВ СИОНИЗМА

Политический сионизм появился на европейской сцене более трех четвертей века назад. Его интеллектуальные истоки восходят к Французской революции и к последовавшей за ней романтической волне движений за национальное возрождение. Как политическое движение сионизм являлся частью либерально-гуманистической традиции Рисорджименто, Кошута и Масарика. Однако он отличался от других национальных движений того времени, так как евреи были народом без земли, до определенной степени утратившим свой специфический национальный характер. В то время идея национального возрождения евреев представлялась фантастической. Однако гонения на отдельных евреев и на еврейскую общину в целом помогли укрепить и консолидировать пробуждавшееся национальное самосознание.

Сионизм — это вера в существование общего прошлого и общего будущего еврейского народа. Эту веру можно принимать, а можно и отвергать, но рациональной аргументации она почти не подлежит. Как и другие национальные и общественные движения, сионизм разработал свою идеологию, однако «научные» его претензии выглядят неубедительно. При том, что сионистский анализ проблемы антисемитизма и решение этой проблемы могли быть вполне справедливы, однако сам сионизм мог бы потерпеть поражение, если бы призывы его не были подхвачены широкими массами, а решения, которые он предлагал, не были бы воплощены в жизнь из-за недостаточной поддержки среди евреев или из-за неблагоприятной международной ситуации. И с другой стороны, успех сионизма сам по себе вовсе не доказывает, что сионисты дали правильный анализ «еврейского вопроса». В том, что касается национальных движений, мифы всегда действуют гораздо эффективнее, чем рациональные аргументы.

На настоящий момент слишком рано оценивать сионизм в категориях успеха и неудачи. Не вполне ясно также, что в данном контексте означают успех и неудача. Военная победа может быть всего лишь эпизодом в истории нации. До определенной степени сионизм обречен на разочарования: не приносят разочарований и сохраняют свою первозданную чистоту только те политические движения, чья история завершается на утопической стадии проектов и планов. Все другие рано или поздно сталкиваются с действительностью, и результат никогда не оправдывает ожиданий. Сионизм на своем пути столкнулся со множеством препятствий. Он боролся за воплощение своих целей в самых неблагоприятных условиях, и эти условия не могли не повлиять на конечный результат борьбы. Предыстория и последующая судьба сионизма полны парадоксов; но некоторые из этих странностей представляются несколько более понятными в свете уникального характера еврейской истории и особого положения евреев в европейском обществе XIX века.

1. Сионизм — реакция на антисемитизм. Указать на этот факт — вовсе не значит принизить важность причин и самого характера этого движения. Практически все национальные движения возникли и приобрели свой специфический характер в ходе борьбы с внешним врагом. Еврейская религия, символ Сиона, ностальгия по утраченной родине и прочие мистические факторы, несомненно, также сыграли свою роль в истории сионизма. Однако политический сионизм, в отличие от мистических мечтаний, мог бы никогда и не возникнуть, если бы не та опасная ситуация, в которой оказались евреи Центральной и Восточной Европы во второй половине XIX в. Политический сионизм стал психологической необходимостью для центральноевропейских интеллектуалов, которые обнаружили, что эмансипация евреев породила мощную реакцию и что те, кто добился полного равноправия, столкнулись с сопротивлением мощных враждебных сил. А для еврейских масс Восточной Европы сионизм стал мечтой об освобождении от бедствий. Но в те времена он оставался всего лишь мечтой. Пока существовала Османская империя, невозможно было даже надеяться на массовую иммиграцию в Палестину. Вплоть до Декларации Бальфура основная функция сионизма оставалась культурно-психологической: сионизм поддерживал веру в своих приверженцах, но не имел политической силы. После I мировой войны тяготение еврейских масс к сионизму усилилось под влиянием роста антисемитских движений, приведших к подъему нацизма. Если бы не возросло напряжение и не участились гонения на евреев, то сионизм до сих пор мог бы оставаться маленькой литературно-философской сектой идеалистов-реформаторов. Он превратился в политическую силу под давлением внешних факторов, а не потому, что эксцентричные еврейские литераторы публиковали волнующие воззвания. Сами по себе гонения, разумеется, не могли бы привести к национальному возрождению. Но силу обстоятельств невозможно переоценить: в мире без антисемитизма сионизм никогда бы не расцвел. (Критики сионизма, впрочем, нередко делают ложный вывод из этого неоспоримого факта.) Политические движения никогда не возникают в вакууме. Без французской монархии не было бы Французской революции; без царизма не было бы 1917 года.

2. Антисемитизм в самой своей чудовищной и смертоносной форме не набрал силы в Восточной Европе, где наиболее остро стоял «объективный еврейский вопрос». Зато он достиг кульминации в Центральной Европе, где относительно малочисленные еврейские общины гораздо дальше продвинулись по пути ассимиляции и где «еврейский вопрос» уже не являлся крупной социально-экономической проблемой. Это — одна из множества парадоксальных особенностей современной еврейской истории, по причине которой все попытки объяснить антисемитизм просто в социально-экономических терминах выглядят абсурдно.

Взрыв антисемитизма застал врасплох еврейских критиков сионизма, но и сами сионисты тоже оказались не готовы к катастрофе подобных масштабов.

Если бы даже нацизм не пришел к власти и евреев в Европе не постигла бы катастрофа, то «еврейский вопрос» все равно бы не разрешился, поскольку нигде в Европе евреев не принимали как полноценных членов общества. В либеральных странах Западной Европы их просто терпели. В лучшем случае они могли бороться за статус национального меньшинства. На протяжении всей своей истории евреи оставались группой с четко определимыми, специфическими отличительными чертами. По ряду исторических причин, а также в свете традиционной замкнутости еврейской общины многие евреи лишь частично сознавали особый характер своего социального положения, и это нередко приводило к недоразумениям. Многие забывали, что их общественный статус зависит не от них самих, а от того, как решат неевреи. А это решение ни в коей мере не зависело только от степени ассимилированости евреев, от их гражданской лояльности, от вклада, который они внесли в различные сферы общественной жизни своей родной страны, в ее культуру и оборону. Сионисты вслед за Мадзини верили, что без собственной страны они обречены оставаться пасынками человечества. Но многие другие евреи не признавали идею национального государства исторической необходимостью.

3. Сионизм всегда считал ассимиляцию своим главным врагом, не проводя четкого разграничения между эмансипацией и ассимиляцией. Сионисты порицали жизнь в диаспоре как физически небезопасную и ведущую к моральной деградации, как невыносимую для евреев, обладающих гордостью и чувством собственного достоинства. Они заявляли, что «собирание изгнанников» более или менее неизбежно. Таким образом, они игнорировали значение эмансипации и считали ассимиляцию слабостью характера, а не историческим процессом со своей собственной логикой развития; и в этом заключалась его ошибка. Ибо сам сионизм, эта светская форма религиозного мистицизма, был порождением ассимиляции; без глубинной и длительной связи с европейской цивилизацией среди евреев никогда не возникло бы движения за национальное возрождение. Иными словами, сионизм — это продукт Европы, а не дитя гетто. Учитывая общую ситуацию и положение евреев в европейском обществе, можно твердо заявлять, что ассимиляция была неизбежна в Центральной и Западной Европе, а также, до некоторой степени, и в других европейских странах. И если в Польше и Румынии она, возможно, была обречена на неудачу, то в других странах она развивалась весьма стремительно. Еврейская история не доказала невозможности ассимиляции; не исключал ее и Герцль («Если бы нас оставили в покое хотя бы на два поколения…»). Он также писал: «Целые ветви еврейства могут засохнуть и отпасть. Но дерево живет». Однако главная ветвь этого дерева — восточноевропейское еврейство — погибла в огне холокоста. Ассимиляция в Западной Европе затормозилась из-за волны антисемитизма в 1930-е гг. и того же холокоста, которые укрепили еврейское национальное сознание. Впрочем, представляется, что это была лишь временная остановка: как только евреи оправились от потрясения, ассимиляция снова набрала темп. Антисемитизм проявлялся в той или иной форме во всех странах, где когда-либо жили евреи (и даже подчас в тех странах, где не было еврейских общин). Но бытовой антисемитизм никогда не мешал ассимиляции и уж, во всяком случае, не играл на руку сионизму. История неоднократно демонстрировала, что большие массы народа решаются покинуть свою родную страну только в том случае, если на них оказывают нестерпимое давление. Сионистская доктрина отвергла ассимиляцию как морально небезупречный процесс: Нордау часто рассуждал о космополитах без корней, без почвы под ногами, подвергающихся личным унижениям, вынужденных подавлять и искажать свою индивидуальность. Однако образ такого ассимилированного еврея воспринимался не как точное отражение действительности, а, скорее, как пародия, еще до 1914 года. А в современном мире он и подавно лишен всяких оснований. Разумеется, как отдельные евреи, так и еврейские общины сталкивались с затруднениями, но несправедливо было утверждать, что «все лучшие евреи Западной Европы (или Америки) стонут под гнетом несчастий и жаждут спасения». Сам Нордау, которому принадлежат эти слова, никогда не бывал в Палестине: он писал в Париже для европейских читателей. Однако Нордау отстоял от еврейской традиции всего на полпоколения. А позднейшие поколения выросли в среде, гораздо более далекой от иудаизма. Многие евреи перестали соблюдать религиозные обряды, и еврейская традиция превратилась для них в пустой звук. Они ни в коей мере не являются сознательными предателями своего народа; далеко не всегда им приходится насильственно искажать свою личность, приспосабливаясь к окружению, или проникаться ненавистью к себе. Их связь с еврейским народом уже очень слаба; они выросли в отрыве от еврейской традиции и стали равнодушны к ней. Остановить этот процесс могла бы только катастрофа. В XIX веке, когда общество было еще чрезвычайно традиционным и придерживалось, как правило, единых ценностей и жестких стандартов, для ассимиляции требовалось сознательное усилие. Чтобы получить признание в этом обществе, ассимилированный еврей должен был приспособиться к этим стандартам и ценностям и отказаться от того, что отличало его от неевреев. А современное западное общество плюралистично по своему характеру: не только евреи утратили в нем большую часть своих национальных особенностей, но и само оно лишилось корней, отказалось от традиционных ценностей. Этот культурный кризис, который может продолжаться еще довольно долго, ускоряет ассимиляцию. Однако, разрушая некоторые барьеры между евреями и неевреями, он в то же время подрывает дух либеральной терпимости, на котором основано само существование евреев в западном мире.

4. Подобно полякам и чехам, сионисты получили свой исторический шанс на успех только после I мировой войны. Более того, не имея собственной родины, они были обречены на столкновение с другими народами. Массовый приток евреев в Палестину в начале XIX в. мог бы продолжаться без особого сопротивления со стороны местного населения (если бы на это согласилось правительство Османской империи), так как идеи национализма в то время еще не прижились за пределами Европы. Однако в то время среди самих евреев тоже еще не было национального движения: восточноевропейские евреи еще не вышли из гетто, а евреи Центральной и Западной Европы еще не столкнулись с новой волной антисемитизма.

5. Поскольку сионизм возник позднее многих других национальных движений, он с самого начала очень спешил. И Декларация Бальфура, и ноябрьская резолюция ООН 1947 года появились в самый последний момент. Несколькими годами позднее и в том, и в другом случае решение, по всей вероятности, оказалось бы не в пользу сионизма. Герцль писал, что успех сионистской идеи зависит от числа ее приверженцев и что «евреи, которые этого захотят, получат свое государство». Но большинство евреев относились к сионизму равнодушно, да и успех зависел не от них одних. Четыре года, последовавших за Декларацией Бальфура, предоставляли, по-видимому, последнюю возможность переселить сотни тысяч евреев в Палестину, не вызывая крупных политических потрясений. Этот шанс был упущен и больше не повторился.

На протяжении всей своей истории сионизм терпел неудачу в своих попытках получить крупную финансовую поддержку. Несмотря на все усилия, Герцль не добился помощи от еврейских миллионеров, которые, как он надеялся, могли бы предоставить крупный заем Турции и тем самым помочь ему получить хартию. Вплоть до конца 1930-х гг. бюджет Всемирной сионистской организации был значительно меньше, чем бюджет любой крупной еврейской общины в Европе или в Америке. Крайняя бедность сионистского движения жестко ограничивала его свободу действий: невозможно было покупать землю и обеспечивать поддержку иммигрантам; не хватало средств для политической работы в Палестине и в диаспоре.

6. У сионизма не было ни денег, ни военной силы, ни даже политического влияния. Он мог полагаться только на моральные аргументы, которые были далеко не самым мощным рычагом в мировой политике до 1918 г., а после и вовсе стали почти неэффективными. Многие сионистские лидеры внесли важный вклад в достижение подготовительных целей, однако Декларация Бальфура была фактически плодом трудов одно-го-единственного человека — Хаима Вейцмана. Без его руководства и настойчивой дипломатической работы сионистское движение никогда не добилось бы этого договора, на котором была основана вся последующая деятельность сионистов. Декларация Бальфура явилась «величайшим актом политической дипломатии времен I мировой войны» (Чарльз Уэбстер). Правда, кое-какие политические обстоятельства облегчили задачу, стоявшую перед Вейцманом. Но Великобритания в то время нуждалась в евреях гораздо меньше, чем евреи — в Великобритании. В целом, выгоды, которые Англия могла извлечь из Декларации Бальфура, были довольно незначительными, а риск — велик. В конечном счете, Вейцман убедил Ллойд Джорджа и Бальфура принять Декларацию не потому, что она была выгода или полезна англичанам, но потому, что, с их точки зрения, это был праведный поступок. Конечно, сыграло свою роль и то, что Вейцман и его сторонники могли помочь союзникам в войне, однако этот фактор не имел решающего значения. Принятие Декларации Бальфура было актом самоотверженности и, возможно, последним в истории случаем, когда одному-единственному человеку удалось убедить правительство крупной державы принять решение, никак не связанное с национальными интересами. И тот факт, что Палестина не была чрезвычайно важной для британцев страной, нисколько не облегчил принятие решения. Правда, политики того времени еще не предвидели позднейших затруднений, которые заставили англичан со временем пожалеть о том, что их предшественники приняли Декларацию Бальфура.

7. Еврейское государство возникло как раз в тот момент, когда сионизм уже практически утратил свой практический смысл, заключавшийся в необходимости спасти восточноевропейских евреев. Решение ООН, принятое в ноябре 1947 г., было, по всей вероятности, последним шансом для сионистского движения. Общественное мнение во многих странах было настроено сочувственно к евреям; многие испытывали угрызения совести за то, что не постарались спасти их. США (весьма неохотно) и СССР пришли к выводу о том, что единственное возможное решение проблемы — это раздел Палестины. Спустя год-другой международная ситуация уже изменилась бы и не способствовала бы принятию удовлетворительной для сионистов резолюции. Возможно, британские власти все равно отказались бы от Палестины и вывели оттуда своих представителей, после чего началась бы гражданская война. И еврейское государство могло бы возникнуть — но уже без санкции ООН, без международного признания и вообще в чрезвычайно неблагоприятных обстоятельствах.

8. Вплоть до 1930-х гг. сионистское движение недостаточно ясно представляло, в чем состоит его конечная цель. Герцль объявил, что еврейское государство — это всемирная необходимость. Но позднее он и его преемники говорили о государстве редко — отчасти по тактическим причинам, а отчасти потому, что не имели четкого представления о том, каким образом может возникнуть это государство. Два поколения сионистских лидеров, от Герцля до Вейцмана, верили, что Палестина в неком отдаленном и туманном будущем перейдет в руки евреев без крови и насилия, в результате последовательной иммиграции и колонизации, тихой и терпеливой работы. Идею о том, что государство — это нормальная форма существования нации и что оно крайне необходимо евреям, в 1930-е гг. проповедовал Жаботинский. Но в то время он был практически одинок в этом требовании. Понадобились приход нацизма к власти, холокост и полный отказ арабов согласиться на присутствие евреев в Палестине, чтобы сионистское движение обратило свои усилия в сторону создания государства. Двухнациональное государство (паритет), о котором сионистское движение с неохотой говорило в 1920-е гг. и которое с большим энтузиазмом защищали некоторые группы внутри сионист-кого движения, было бы во всех отношениях лучшим решением палестинской проблемы. Оно гарантировало бы мирное развитие страны. Однако эта идея основывалась на нереалистичной предпосылке о том, что арабы могут согласиться на такое государство. В действительности же арабы с возмущением отвергли бинационализм и паритет, не считая нужным идти на компромиссы. Они не желали признать йишув еще в 1920—1930-е гг., не говоря уже о том, чтобы дать согласие на активизацию еврейской иммиграции и колонизации. Они опасались, что дальнейший приток евреев в Палестину в конце концов приведет к тому, что арабы окажутся там в меньшинстве.

9. Арабо-еврейский конфликт был неизбежен, поскольку сионисты стремились построить в Палестине не только культурный центр. Да и культурный центр сам по себе мог бы вызвать арабские протесты. Переселяя сотни тысяч евреев в Палестину, сионисты в любом случае вызвали бы в этой стране радикальные перемены, от которых арабы неминуемо пострадали бы. Арабы же не были виноваты в том, что евреи в Европе подвергались гонениям, что у них проснулось национальное самосознание и что они захотели создать государство в стране, где жили две тысячи лет назад.