В 1944 г. сионистам удалось внести просионистские пункты в предвыборную платформу обеих ведущих партий США. Но на президента Рузвельта это не произвело особого впечатления: когда сенатор Вагнер внес предложение о том, чтобы еврейским перемещенным лицам было позволено не возвращаться в Европу, а отправиться в Палестину, президент ответил, что около миллиона евреев хотят приехать в Палестину, но семьдесят миллионов мусульман хотят перерезать им глотки, и он, Рузвельт, не желает такой резни.
Еще тверже Рузвельт укрепился в своем мнении на встрече с королем Ибн Саудом после Ялтинской конференции. Он заявил, что, побеседовав с этим «королем пустыни» пять минут, он узнал о еврейских и мусульманских проблемах больше, чем за все время длительной переписки. Стивен Уайз, чрезвычайно обеспокоенный, как и другие еврейские лидеры, равнодушием президента к еврейской трагедии, выразил протест. В ответ президент заверил его в том, что остается сторонником неограниченной иммиграции в Палестину. Но арабским лидерам он снова дал понять, что США не поддержат каких бы то ни было перемен в статусе Палестины, которые вызвали бы у арабов возражения.
Очевидно, что попытки сионистов наладить отношения с Рузвельтом были не особенно удачны; и невольно возникает вопрос, как бы удалось президенту, проживи он дольше, сохранить дружбу и арабов, и евреев. Сионисты сумели создать благоприятную для себя атмосферу среди законодателей, деятелей церкви, журналистов и публики в целом. Судьба европейских евреев пробуждала сочувствие у неевреев; усилия первопроходцев в Палестине вызывали симпатию у многих американцев. Но как только сионисты столкнулись с госдепартаментом, Пентагоном и Белым Домом, им пришлось иметь дело с превосходящей силой, интересы которой не во всем совпадали с интересами евреев; и все напоминания о трагедии еврейского народа здесь были бесполезны. Сам же президент, представлявший собой странную смесь патриция и народного трибуна, наивного простака и утонченного софиста, «честного малого» и двуличного политикана, судя по всему, считал дело сионистов мелочью, недостойной особого внимания.
Ситуация в Палестине в последние годы войны резко ухудшилась. Двадцать членов группы Штерна сбежали из тюремного лагеря «Латрун», а их лидер был застрелен британской полицией в ходе рейда в феврале 1942 г. Они грабили банки и устраивали другие мелкие террористические акты. Вершиной этой деятельности стала попытка убить верховного комиссара сэра Гарольда Макмайкла, В результате покушения был тяжело ранен адъютант Макмайкла. Еще двое членов группы Штерна убили в Каире лорда Мойна. Представители сионистской организации сотрудничали с британской полицией в поисках террористов, считая их угрозой не столько для британского господства, сколько для еврейского общества в Палестине. Ультрапатриотизм группы Штерна проявился еще раньше в поступках, которым невозможно найти оправдание: например, в 1941 г. они попытались войти в контакт с немецкими эмиссарами в Бейруте, чтобы создать общий антибританский освободительный фронт.
IZL, решившая зимой 1943–1944 гг. возобновить анти-британскую активность, тоже создавала проблемы, хотя и несколько иного рода. В первые годы войны IZL, участвовала в военных действиях. Некоторые ее лидеры были убиты в ходе специальных операций, проводившихся по поручениям британского военного командования. Но к концу 1943 г. новое руководство IZL. пришло к выводу, что пора вернуться к борьбе с англичанами: ведь опасность немецкого вторжения отступила, а британские власти продолжали проводить в жизнь политический курс «Белой книги». В 1944 г. члены IZL атаковали палестинскую радиовещательную станцию в Рамалле, а также совершили нападения на полицейские участки в Тель-Авиве и Хайфе. Двести с лишним членов этой организации были арестованы и высланы в Эритрею. Британские власти потребовали поддержки Еврейского Агентства в их борьбе с терроризмом. Агентство предоставило англичанам помощь, хотя и неохотно. IZL пользовалась поддержкой не только со стороны ревизионистов, но и, до определенной степени, со стороны членов религиозных партий и правоцентристских группировок. И даже некоторые «левые» сионисты были настолько разочарованы отсутствием помощи европейским евреям со стороны Англии, что иногда относились к террористическим актам если не с одобрением, то, во всяком случае, с пониманием. Однако политические соображения все же заставили лидеров сионизма выступить против террористов: эти диссиденты могли нанести тяжелый, а возможно, и непоправимый ущерб сионистской политике. Террористы отказывались подчиняться внутренней дисциплине и пытались навязывать свои правила выборному руководству йишува; в таких условиях сионисты не могли проводить эффективную внешнюю политику.
Кое-кто оправдывал террористические акты, считая их отчаянными попытками привлечь общественное внимание к трагедии еврейского народа. Мир игнорировал бесчисленные заявления и меморандумы сионистов. Возможно, он отреагирует хотя бы на пули и бомбы? Однако это предположение было ошибочным: в разгар войны вряд ли кого-либо могло поразить убийство нескольких британских полисменов.
Разочарование и отчаяние воцарились не только среди молодежи. Приехав в Палестину в ноябре 1944 г., Вейцман сразу обратил внимание на мрачные настроения, преобладавшие в йишуве и отразившиеся в официальных политических заявлениях: Бен-Гурион объявил, что, в отличие от Вейцмана и «Хашомер Хацаир», он твердо убежден в том, что политическое решение следует принять безотлагательно и что срочная доставка перемещенных лиц в Палестину — это насущная необходимость[818]. В сложившейся ситуации Вейцман счел своевременным еще раз подтвердить свою уверенность в создании еврейского государства: «Я не знаю, когда именно возникнет еврейское государство, — заявил он в Тель-Авиве 30 ноября, — но это событие не заставит себя долго ждать». Несколько дней спустя он предостерег своих коллег против попыток торопить события: необходим переходный период в пять—семь лет. Но эти слова возмутили йишув. Людям, которые и в лучшие времена не проявляли достаточного терпения, срок в пять—семь лет теперь казался вечностью. Вейцман снова заявил, что не верит во внезапные «скачки». Но как, спрашивали критики, совершить радикальную перемену, если не внезапным скачком? Они не могли поверить, что Вейцман действительно полагает, что еврейское государство возникнет в результате терпеливых переговоров, закулисной дипломатии, тяжелого труда и политических усилий.
Психологической основой подобных настроений являлись глубинный ужас, вызванный убийством миллионов евреев в Европе, а также отсутствие реакции на эту трагедию со стороны цивилизованного мира. Либеральным идеалам и вере в человечество, присущим сионизму, был нанесен тяжелый удар. На призывы к братской помощи и человеческой солидарности, к которым привыкло предыдущее поколение сионистов, теперь уже почти никто не отзывался. В час смертельной опасности почти никто не поддержал евреев: они слышали только добрые советы и заверения в сочувствии, но реальной помощи практически не получали. И они усвоили этот урок: никому нельзя доверять, каждый сам за себя.
История холокоста уже неоднократно излагалась в самых подробных и чудовищных деталях. Первые достоверные сообщения о массовых убийствах поступили в США в конце 1942 г. от представителей Еврейского Агентства в Швейцарии. Государственный департамент в ответ запретил передачу подобных сведений по дипломатическим швейцарским каналам. Конференция, проведенная на Бермудских островах в начале 1943 г. для решения проблемы беженцев, потерпела полную неудачу. Даже в июле 1944 г., когда ситуация на фронтах изменилась и представился реальный шанс спасти много тысяч венгерских евреев, никто не торопился прийти им на помощь. Гиммлер и Эйхман предложили прекратить отправку евреев в Аушвитц в обмен на десять тысяч грузовиков. Но Энтони Иден, английский министр иностранных дел, заявил Вейцману и Шертоку, что никаких переговоров с врагом вести не следует. От Черчилля удалось добиться только обещания, что участники массовых убийств будут после войны казнены.
Еврейское Агентство попросило подвергнуть бомбардировке лагерь смерти в Аушвице — хотя бы только для того, по выражению Вейцмана, «чтобы опровергнуть утверждения нацистов о том, будто союзники на самом деле не так уж возмущены нацистской акцией по избавлению Европы от евреев»[819]. Но англичане снова ответили, что это невозможно. 1 сентября 1944 г. Иден сообщил Вейцману, что Королевские Военно-Воздушные Силы отклонили эту просьбу по техническим причинам. Столь же неудачными оказались аналогичные попытки д-ра Гольдмана в Вашингтоне и некоторых американских чиновников — например, Джона Пеля из Совета по военным беженцам. Ответ, который дал помощник военного секретаря Джон Макклой, заслуживает того, чтобы мы привели его здесь полностью:
«Изучение вопроса показало, что такая операция может быть проведена лишь за счет отвлечения значительной части воздушной поддержки, необходимой для успеха наших войск, которые в настоящее время проводят более важные операции. Кроме того, она в любом случае имела бы весьма сомнительный эффект и не оправдала бы затрат. Существует вполне обоснованное мнение, что подобная операция, будь она даже осуществима практически, спровоцировала бы более ожесточенные карательные действия со стороны фашистов».
В чем могли состоять «более ожесточенные», чем в Аушвиц, карательные действия, так и осталось тайной военного департамента США[820].
Что потрясло евреев больше всего — так это не низкая эффективность спасательных операций, а явное нежелание союзников тратить на них силы. Можно было бы спасти множество венгерских евреев. Прямыми атаками с воздуха можно было бы остановить истребление евреев в лагерях смерти. Ведь нефтяные поля в Румынии, находившиеся на таком же расстоянии от Лондона, как и Аушвиц, бомбили, несмотря на все технические трудности. Правда, неизвестно, насколько действенными оказались бы все эти меры. Как только Гитлер решился истребить европейских евреев, как только завертелась машина нацистских концлагерей, никакие спасательные операции уже не смогли бы радикально изменить положение дел. Единственный эффективный способ спасения евреев состоял в том, чтобы как можно скорее победить нацизм. Ведь если бы союзники потерпели поражение, то и в Палестине евреи были бы обречены. От угрозы такого масштаба у сионизма не было панацеи. Все так, однако это не объясняет и, тем более, не оправдывает того факта, что никто не попытался всерьез помочь евреям, когда они оказались перед лицом смертельной опасности. Напротив, перед ними воздвигли стену полного безразличия, загородившую даже самые узкие тропы к спасению. Среди выживших распространялась убежденность в том, что, если нацизм победит в их стране, они умрут с оружием в руках, а не как скот на бойне. Именно эти настроения дали сионизму свежий импульс в конце войны.
Масштабы катастрофы, постигшей евреев, стали полностью известны в 1944 г. Но смысл этой катастрофы был осознан только в последние месяцы войны, когда первые концлагеря попали в руки союзников. Вплоть до этого момента еще оставалась смутная надежда на то, что вести о геноциде преувеличены и что на самом деле выжило больше евреев, чем предполагалось. Но к апрелю 1945 г. никаких иллюзий не осталось. Из трех с лишним миллионов польских евреев выжило меньше 100 тысяч; из 500 тысяч немецких евреев — 12 тысяч. В Чехословакии когда-то была еврейская община, насчитывавшая более 300 тысяч человек; теперь их осталось около 40 тысяч. Из 130 тысяч голландских евреев выжило около 20 тысяч, из 90 тысяч бельгийских — 25 тысяч, а из 75 тысяч греческих евреев — 10 тысяч. Относительно меньшими были потери в Румынии (320 тысяч) и Венгрии (200 тысяч), однако и здесь еврейское население уменьшилось вдвое за годы войны. По приблизительным оценкам, еврейское население Советского Союза в результате массовых убийств также сократилось вдвое. Лишь в немногих странах — в Болгарии, Италии и Дании — выжило большинство евреев: либо потому, что их смогли защитить местные власти, либо благодаря удачному стечению обстоятельств. Однако в этих странах еврейские общины и прежде были относительно малы. Грубо говоря, из каждых семи европейских евреев шестеро погибли в годы войны.
В 1920-е гг. были популярны романы о массовой эмиграции евреев из Вены и Берлина. Авторы этой научно-политической фантастики независимо друг от друга приходили к выводу, что две эти великие столицы просто не смогут существовать без евреев и рано или поздно будут вынуждены попросить их вернуться. Первая часть их пророчества сбылась. В Вене, где до войны численность еврейской общины составляла 180 тысяч человек, по сведениям нацистов, выжили 200 евреев; позднее обнаружилось, что еще 800 смогли спрятаться и дожили до дня освобождения; 2500 пожилых евреев возвратились из «показательного» лагеря Терезиенштадт. Это все, что осталось от общины, которая некогда помогла Вене стать одной из величайших столиц мира. Гитлер жил в Вене в молодые годы. Именно там он стал антисемитом, и именно венских евреев он преследовал с особой свирепостью. Неудивительно и то, что почти никому из евреев не удалось выжить в столице Третьего Рейха. Однако нацистская бюрократическая машина везде работала с чудовищной эффективностью: Гитлер никогда не был в Греции и не имел конкретных предубеждений против евреев из Салоник. И тем не менее, из 56 000 еврейских жителей этого города к концу войны остались в живых всего 2000.
Многие из оставшихся в живых европейских евреев были беженцами из родных краев. Десять тысяч польских евреев нашли временное убежище в Советском Союзе, но не пожелали там остаться и не захотели возвращаться в Польшу. Швейцария дала пристанище 26 тысячам евреев, Швеция — 13 тысячам, Бельгия — 8 тысячам, Англия приняла около 50 тысяч беженцев, а многие нашли убежище во Франции. Многие европейские страны стремились поскорее избавиться от чужаков, но куда им было податься? Почти никто не хотел начинать жизнь заново в Германии, да и вообще евреи не желали оставаться на континенте, превратившемся в бойню для их родных и для их народа.
В результате холокоста идея еврейского государства, казалось, утратила свой исторический смысл. Герцль и Нордау мечтали о еврейском государстве как об убежище для подвергавшихся преследованиям европейских евреев; Жаботинский писал об «объективном еврейском вопросе»; Билт-морская программа была основана на предположении, что войну переживут миллионы евреев. Идеологи сионизма предвидели гонения и преследования, но им и в голову не могло прийти, что «еврейский вопрос» решится массовым истреблением евреев. И к концу войны казалось, что сионизм зашел в тупик, из которого уже не будет выхода.
В честь победы над нацистской Германией состоялись торжества в Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе, как и в большинстве европейских городов. Магазины распродали все флаги; невозможно было найти даже ткань для знамен. В Тель-Авиве подняли траурный флаг в память о погибших. Верховные раввины Херцог и Узиэль объявили этот день Днем Благодарения и предписали читать 100-й и 118-й псалмы и особую молитву — о даровании мудрости, силы и храбрости владыкам мира, дабы те вернули избранному народу свободу и мир в Земле Обетованной. Сто тысяч человек собрались на улицах Тель-Авива; звучали возгласы: «Откройте двери Палестины!». Но вечером этого праздничного дня Бен-Гурион записал в своем дневнике: «Не радуйся, Израиль, до восторга, как другие народы» (Осия 9:1)[821].
Война в Европе закончилась, с нацистским террором было покончено, восстановился мир. Но еврейскому народу этот мир скорее напоминал покой кладбища. И, как ни парадоксально, в тот самый момент, когда «объективный еврейский вопрос» практически исчез, вопрос о еврейском государстве стал актуальнее, чем когда-либо. Все соседние с Палестиной страны уверенно двигались к независимости. Еврейская община в Палестине за годы войны возмужала; теперь она уже представляла собой полноценное государство в государстве, со своими школами и социальными службами, даже со своей собственной армией. Страны, победившие в войне, терзались муками совести, когда перед их глазами открывалась ужасающая трагедия, постигшая еврейский народ. И только теперь они наконец задали себе вопрос, достаточно ли они сделали, чтобы помочь евреям, и что можно сделать для оставшихся в живых?
До войны сионизм был движением меньшинства в еврейском обществе. Но в 1945 г. даже его бывшие враги встали под бело-голубые флаги. Типичным примером такого обращения явилась первомайская речь 1945-го года, произнесенная в Манчестере новым главой британской лейбористской партии Гарольдом Ласки. Профессор Ласки заявил, что чувствует себя блудным сыном, вернувшимся домой, хотя все еще остается марксистом и не верит в еврейского Бога; до войны он был сторонником ассимиляции и полагал, что лучшее, что могут сделать евреи для человечества, — это утратить свои национальные особенности. Но теперь Ласки был абсолютно и твердо убежден в необходимости возродить еврейскую нацию в Палестине. Так теперь все стали сионистами.
ebooksa