Все-таки, что ни говори, а господин Карсвелл оказался очень сообразительным.
Это было только вступление, дальнейшее развитие истории вас ждет впереди. Однажды вечером, гораздо позже обычного, Эдвард Данниг вышел из Британского Музея, где занимался научной работой. Он возвращался домой, в свой роскошный дом на окраине, в котором жил один, окруженный заботой двух прекрасных женщин, бескрайне любящих его, горничной и домработницы. К его портрету больше нечего добавить, кроме того, что нам уже известно. Давайте последуем за ним, пока он не доберется до дверей своего дома.
Поезд шел до станции, находящейся на расстоянии мили или двух от его дома, сойдя на ней, он пересел на трамвай, трамвайная линия заканчивалась, когда оставалось около трехсот ярдов[188] до его дверей. Обычно, когда он садился в трамвай, то любил что-нибудь почитать. Да вот, как на беду, сейчас освещение было плохим, по этой причине ему оставалось довольствоваться изучением наклеенной на стекла рекламы, которая была до такой степени назойливой, что лезла прямо в глаза. Я думаю, не стоит говорить о том, что рекламные объявления, размещаемые в трамваях, ходящих по этой ветке, ему не раз встречались, и нередко привлекали внимание. Сегодня, кроме гениального диалога между господином Лэмплауфом и выдающимся К. С. о жаропонижающей микстуре Лэмплауфа, ни одно из них не пробудило к себе интереса, и нисколечко не вызывало ни высокого полета мысли, ни игры воображения. Хотя, впрочем, тут я не прав, в самом дальнем углу трамвая был какой-то плакат, который он сразу не заметил. На его ярком желтом фоне сияли голубые буквы. Как бы он ни старался, единственное, что смог прочесть с такого расстояния, было имя Джон Харрингтон, а рядом с ним пестрели какие-то цифры. Сначала ему никакого дела не было до этого плаката, однако, по мере того, как пассажиры начали покидать салон трамвая, ему становилось всё интересней, поэтому он решил пересесть поближе, чтобы лучше видеть. Немного помучившись, он всё-таки получил скромное вознаграждение за приложенные усилия, только, что ни говори, а реклама эта была какая-то странная, непонятная: – «В память о Джоне Харрингтоне, Почетном Члене Общества Антикваров[189], Эшбрук. Скончался 18 сентября 1889 года. Осталось ждать три месяца».
Трамвай остановился, и господину Даннингу, тщетно пытающемуся оторвать свои глаза от голубых букв на желтом фоне, пришлось подняться со своего места, поскольку кондуктор объявил конечную. – Прошу прощения, – обратился он к кондуктору, – смотрю я на эту рекламу, какая-то она странная, вы так не считаете? – Кондуктор внимательно прочитал всё, до самого низу. – Тьфу ты! Вот же зараза какая! Никогда его раньше здесь не видел, – удивленно сказал он. – Это что лекарство такое, да? Сдается мне, кому-то вздумалось балаган из трамвая устроить. – Он откуда-то достал тряпку, для начала на неё поплевал, а потом начал усердно тереть стекло сначала внутри салона, затем снаружи. – Нет, – говорит, после того, как обратно вернулся в салон. – Не могу оттереть. Так прилипла и не оторвать, намертво, интересно, чем они её приклеили. А Вы что на это скажете, сэр? – Господин Даннинг подошел поближе, чтобы лучше видеть, и потер надпись перчаткой, нравилось ему это или нет, а с кондуктором он вынужден был согласиться. – А кто занимается рекламой у вас в депо? Кто дает распоряжение её вывешивать? Я бы хотел, чтобы вы мне сказали. Мне нужно с ним поговорить. – В этот момент водитель позвал кондуктора. – Джордж, давай быстрее, у нас времени в обрез. – Хорошо, – говорит Данниг, – постараюсь вас не задерживать. Тут еще один есть в конце трамвая. Пойдемте, посмотрите. – Что происходит? – спросил водитель трамвая, подходя к ним. – Ага. Понятно. А кто такой Ххарингтон? Откуда вообще это вообще взялось? – Вот я и спрашиваю, кто отвечает за эту рекламу в ваших трамваях, и хочу узнать, откуда это появилось. – Сэр, за всё отвечает наша администрация. Есть у нас в конторе такой господин Тиммс, вот он этим всем и заведует. Когда мы будем сегодня ночью сдавать смену, я ему скажу про Вас. А завтра утром, если вы опять поедете на нашем трамвае, я скажу Вам то, что он мне сказал.
Вечер был тихим и мирным. Вернувшись домой, господин Данниг не поленился найти Эшбрук, оказалось, что тот находится в Уорикшире.
На следующий день он опять поехал в город. Трамвай с утра пораньше (а это был тот же самый трамвай) был набит битком, поэтому ему не удалось даже словом перекинуться с кондуктором. Во всяком случае, он убедился в том, что этого идиотского плаката больше в салоне нет. К концу дня инцидент приобрел мистический оттенок. Вполне может быть, он опоздал на трамвай, хотя возможно предпочел поездке на трамвае прогулку на свежем воздухе, не смотря на то, что было довольно поздно. Однако, когда он вернулся домой и уже был в своем кабинете, одна из горничных пришла сообщить о двух сотрудниках трамвайного депо, которые очень хотели его видеть. Он сразу вспомнил о злополучном плакате, о котором, как он рассказывал впоследствии, уже почти забыл. Посетителей он впустил, ими оказались кондуктор и водитель того самого трамвая. После того, как им были поданы напитки и угощение, он спросил их о том, что сказал господин Тиммс по поводу вчерашнего случая. – Видите ли, сэр, именно из-за этого плаката мы и пришли, – сказал кондуктор. – Господин Тиммс очень сильно отругал Уильяма (водителя трамвая) за это. Он говорит, что никакой рекламы (это я про ту, которую вы нам показывали) там и в помине не было. А еще он сказал: – «Что вообще об этом плакате ничего слыхом не слыхивал. Никогда его никто не заказывал, никто ему за него не платил, никто его туда не наклеивал. То есть, вообще ничего подобного никогда не было и быть не могло, а мы просто морочим ему голову и отнимаем зря время». – Хорошо, – говорю, – если всё это так, тогда единственное, чего бы я хотел, так это чтобы вы сами, господин Тиммс, пошли туда с нами и сами убедились, что он там висит, – говорю. – А если его там нет, тогда вы можете обзывать меня идиотом, кретином – кем угодно. – Хорошо, – сказал он. – Пойдем. – Мы сразу туда и пошли. Ну, вы помните, сэр, ну та реклама, как вы там говорили, с Ххарингтоном или Арингтоном, как его там. Голубые буквы на желтом фоне, вы же помните тот плакат, который будто напечатали прямо на стекле, потому что помните, я хотел отодрать его тряпкой. – Ну конечно помню, прекрасно помню, а в чем дело? – Вот, вам это всё шуточки, а мне совсем не до веселья. Господин Тиммс залез в наш трамвай с фонарем, – э…, нет, нет…, он сказал Уильяму держать фонарь и светить ему снаружи, а сам полез внутрь. – Ну, и что? – говорит он, – и где эта ваша реклама, о которой вы мне все уши прожужжали? Да вот она, – говорю, – господин Тиммс, – и кладу руку на то самое место. – Тут кондуктор сделал паузу.
– Скорее всего, этого плаката там уже не было, – сказал господин Даннинг, – Наверное, его сорвали?
– Сорвали, – ничего подобного. Там всё выглядело так, словно и в помине никогда не было этой рекламы. Вы же помните тот плакат, голубые буквы на желтом фоне, наклеенный прямо на стекле. Мне аж, не по себе стало, черт бы его побрал. Со мной такого никогда не было. Вот Уильям может всё это подтвердить. А если Вы мне не верите, то скажите, какой мне прок выдумывать?
– Что на это сказал господин Тиммс?
– Он поступил так, как я ему и сказал, то есть, отругал меня самыми последними словами, мне такого слышать еще не приходилось, не хочу повторять. Вдруг мы вспомнили, Уильям и я, что видели, как вы записали себе в блокнот всё, что там было на стекле написано. Помните, ту надпись?
– Конечно помню, она здесь у меня. Вы хотите, чтобы я поговорил с господином Тиммсом и показал ему её? Вы за этим сюда пришли?
– Я надеюсь, мы не слишком многого у Вас просим? – замялся Уильям. – Если взялся за что-нибудь, то заручись поддержкой джентльмена, – таково мое правило. Джордж, надеюсь, ты понял, что нам сегодня вечером лучше лишнего не пить.
– Ладно, Уильям, ладно. Только ты не прыгай передо мной как лягушка. Ты же видишь, я спокойный как Мертвое море, видишь? Из-за этой истории мы не будем отнимать Ваше драгоценное время, сэр, но раз уж так получилось, что мы зашли, было бы очень даже неплохо, если бы вы завтра утром заглянули в управление нашей компании и рассказали господину Тиммсу о том, что Вы видели эту рекламу на стекле собственными глазами. Мы были бы Вам более чем признательны за это, также и за то, что Вы заступились за нас. Сами понимаете, всё выглядит очень даже странно, сначала она есть, а потом её нет. Так-то оно так… Правда, если они там у себя в конторе решат, что мы видим то, чего на самом деле нет, то долго ждать не придется, нас выгонят в два счета, дадут доработать два месяца, и…, прощевайте ребята. Поймите меня правильно, сэр.
Продолжая подтрунивать друг над другом, Джордж и Уильям покинули комнату.
Подозрительное отношение господина Тиммса к своим работникам, который, как оказалось, был знаком с господином Даннингом, заметно изменилось, после того, как на другой день тот показал свои записи в блокноте и рассказал об этом случае. Никакого черного пятна на репутации Вильяма и Джорджа эта история не оставила, несмотря на это никакого объяснения появлению и исчезновению таинственной рекламы так и не было найдено.
Вечером нового дня господину Даннингу снова пришлось вспомнить этот злосчастный инцидент. Он шел из клуба на станцию, стараясь не опоздать на поезд, вдруг он заметил человека с целой кипой рекламных листовок. С такими носятся агенты различных фирм и предприятий и раздают их бесплатно прохожим. Непонятно было одно, почему этот агент для того, чтобы раздавать свои листовки, решил выбрать далеко не самую оживленную улицу. При этом, если говорить по существу, до того как с ним поравняться, господин Даннинг не видел, чтобы тот вообще хоть одну листовку кому-нибудь отдал. Лишь только он оказался рядом, как тот сунул ему в руки одну листовку из своей пачки. Странное дело, заголовок сразу притянул его внимание, и не успел он этот заголовок прочесть, как мурашки побежали по коже. Он оглянулся, желая разглядеть лицо того, кто ему этот листок всучил, но вот беда, толком он его не запомнил. Причем, сколько бы он потом не пытался воскресить это лицо в памяти – так и не смог. Он прибавил шагу, и по мере того как он шел, он с любопытством разглядывал, то, что совершено случайно оказалось в его руках. Это была дешевая рекламная листовка для массовой раздачи, тем не менее, имя Харрингтона, напечатанное большими буквами, опять заставило его вернуться к случаю, произошедшему в трамвае. Он растерялся, остановился в недоумении и начал лихорадочно искать очки в карманах, буквально через мгновение какой-то прохожий, который, вероятно, куда-то очень спешил, вырвал у него из рук этот листок и пропал бесследно. Он бросился его догонять, но не тут-то было, никак он не мог понять, куда девался прохожий, куда запропастился раздатчик листовок?
Утром господин Даннинг решил посетить Зал Британского Музея, в котором хранились ценнейшие манускрипты. Оказавшись на месте, он заполнил квиток на сборник «Харли 3586[190]», и заказал еще несколько книг, через несколько минут ему их принесли. Он уже положил на стол одну и успел её раскрыть, как вдруг ему послышалось, будто кто-то за спиной шепотом произнес его имя. Стремительно обернувшись, он нечаянно опрокинул на пол свой кейс, в котором лежали документы. В зале он не заметил ни кого из своих знакомых, за исключением одного из сотрудников библиотеки. Тот с ним поздоровался, и господин Даннинг начал собирать свои документы с пола. Убедившись в том, что собрал уже все, он хотел опять сесть на свое место и погрузиться в чтение. В этот момент какой-то тучный джентльмен, сидевший за столом позади него, встал из-за стола, чтобы взять свои вещи, и, перед тем как направиться к выходу, коснувшись его плеча, произнес. – Посмотрите, пожалуйста. Кажется, это ваш, – вручая ему потерявшийся лист. – Да, это мой, спасибо, – ответил господин Даннинг. После чего этот человек ушел. В послеобеденный час, закончив работать с книгами, господин Даннинг захотел поговорить со своим знакомым, работающем в этом зале, при этом он помнил, что нужно спросить о полном мужчине, который недавно ушел. – А, этот, его имя Карсвелл, – ответил работник Музея. – Неделю назад он узнавал у меня какие специалисты по алхимии считаются наиболее авторитетными. Я, само собой разумеется, ему рассказал, что в нашей стране Вы являетесь единственным специалистом в этой области. Не волнуйтесь, лишь только я его увижу – я ему сразу скажу про Вас. Он будет очень рад знакомству с Вами, я уверен.
– Ради всего святого, не вздумайте напоминать ему обо мне! – рассердившись, воскликнул господин Даннинг, – Я категорически не желаю встречаться с ним, а тем более знакомиться.
– Хорошо! Для меня нет ничего проще, – сказал его знакомый, – он сюда приходит совсем редко. Могу с уверенностью сказать, вы вряд ли с ним встретитесь.
По дороге домой, господин Даннинг не раз ловил себя на том, что он уже не ждет, как обычно, наступления вечера, радуясь в предвкушении наступления того часа, когда он любил оставаться один. Ему казалось, будто что-то едва уловимое и в то же время недоброе промелькнуло между ним и его друзьями, схватило и связало по рукам и ногам. В поезде и трамвае он хотел быть поближе к людям, сидеть рядом с ними, но, как назло, и поезд, и трамвай были почти пустыми. Кондуктора Джорджа, казалось, было невозможно отвлечь, настолько он был поглощен своими мыслями или занят подсчетом пассажиров. У самых дверей его поджидал доктор Ватсон[191], врач, под наблюдением которого он находился. – Сожалею, дорогой друг, но мне придется разрушить ваши планы на сегодняшний вечер. Обе ваши служанки, как говорят французы, –
ebooksa