Они расстались. Последовали долгие недели томительного ожидания. Мучительный период, изрядно помотавший нервы и вытянувший почти все жизненные силы из Даннинга. Казалось, невидимый барьер встал между ним и миром после того, как он получил узкую полоску бумаги с руническим заклинанием. Совсем скоро этот барьер превратился в нависавшую стеной непроглядную тьму, наглухо отрезавшую его от всех мыслимых средств спасения, к помощи которых он еще надеялся прибегнуть. Ни один человек в огромном мире не мог его спасти, и всё выглядело так, будто он окончательно потерял малейшую надежду хоть что-нибудь предпринять для своего спасения. С тревогой, которую невозможно передать словами, он ждал. Прошел май, июнь, уже начался июль, а он всё ждал известий от Харрингтона. А Карсвелл никуда не собирался выезжать, и все это время сидел в своем поместье, в Лаффорде.
Наконец, когда до рокового дня обещанной ему смерти уже оставалось менее недели, когда он уже собирался бросить всё и перестать ждать, пришла телеграмма: «Уезжает Виктория на корабле поезд четверг ночью. Не перепутай. Я приеду тебе ночью. Харрингтон».
Харрингтон приехал, как и обещал в своей телеграмме, и они тут же состряпали вполне подходящий план. Поезд отъезжал с вокзала Виктория[200] в девять, а его последней остановкой перед Дувром[201] был Кройдон[202] Вест. Харрингтон должен был найти Карсвелла на вокзале Виктория и установить за ним слежку вплоть до Кройдона, где он должен был встретить Даннинга и обратиться к нему, если это потребуется, по имени, которое они специально придумают для него. Даннинг, изменив внешний вид до неузнаваемости, должен был иметь с собой ручную кладь без этикеток и инициалов, причем, он обязательно должен был иметь с собой эту чертову записку.
Я считаю, что нет никакой необходимости описывать ту изматывающую напряженность, в которой пребывал Даннинг, ожидая прибытия поезда на платформе в Кройдоне. За последние несколько дней чувство нависшей опасности у него только обострилось. Не смотря на то, что тяжелое облако черного магического заклятия, присутствие которого он раньше постоянно чувствовал, стало заметно легче, такую перемену стоило воспринимать как предвестие беды. В том случае, если Карсвеллу удастся выпутаться в этот раз, у него не остается никакой надежды на спасение. А сейчас шансы были, и весьма серьезные шансы. Сама информация об этой поездке Карсвелла могла быть непроверенной и ложной. Те двадцать минут, которые он шагами мерил платформу вокзала вдоль и поперек, приставая к носильщикам со своими вопросами, допрашивая их, успеет ли поезд к отходу судна или не успеет, были гнетущими и невыносимыми, самыми жуткими из тех, которые ему пришлось пережить за всю свою жизнь. Наконец поезд пришел, Харрингтон, как они и договаривались, сидел у окна. Было очень важно, чтобы никто не заметил того, что они знают друг друга, поэтому Даннинг зашел с самого дальнего конца вагона и не спеша пробирался к купе, в котором должны были ехать Харрингтон и Карсвелл. Он очень обрадовался тому, что вагоны в поезде были полупустые.
Карсвелл, как будто о чем-то догадывался, но виду не показывал. Даннинг занял свое место и немного погодя посмотрел ему в лицо, пытаясь, с всё возрастающим напряжением всех своих психических сил и умственных способностей, придумать, как вернуть обратно закладку. Только ничего у него не получалось. Напротив Карсвелла, рядом с Даннингом на сидении лежала верхняя одежда Карсвелла. Не смотря на такое везение, даже в этом случае нельзя было незаметно засунуть проклятую бумажку под одежду – не было никакой уверенности в том, что тот, шаря в своей одежде, её найдет и возьмет. Даннинг должен был её каким-нибудь образом предложить, а тот не отказаться и принять. Рядом стоял открытый саквояж, в котором лежали какие-то документы. Может, стоило попытаться его стащить, ведь все-таки есть слабая надежда на то, что Карсвелл о нем забудет, и уйдет из вагона, так и не вспомнив о своей ручной клади, а потом, где-нибудь в вагоне или на перроне отдать? Этот план напрашивался сам собой. Эх, если бы он только мог посоветоваться с Харрингтоном! Но об этом нельзя было даже и мечтать. Время шло. Несколько раз Карсвелл вставал с места и вот, наконец, настал тот момент, когда он вышел в проход. Даннинг уже хотел попытаться нарочно уронить саквояж на пол с сиденья, однако, поймав напряженный взгляд Харрингтона, он предпочел этого не делать. Карсвелл стоял в проходе и внимательно наблюдал за ними. Вполне вероятно, тому хотелось понять, знают ли друг друга его попутчики или нет. Постояв и поглядев по сторонам и в окно напротив, он вернулся обратно, только явно не мог усидеть на месте. А когда он уже в третий раз поднялся чтобы выйти из купе, появилась надежда на то, что у них всё получится, потому что какая-то из его вещей, с едва слышимым шелестом, соскользнула на пол. Карсвелл опять покинул купе, и пошел к другому, более дальнему окну в коридоре вагона. Даннинг поднял то, что свалилось на пол, смотрит, а вот он и ключ к спасению, в виде купюрницы с талонами на обеды в ресторане. В таких купюрницах есть небольшой кармашек в обложке, через мгновение закладка с черным магическим заклинанием, которая причинила Даннингу столько хлопот, оказалась в кармашке. Для того, чтобы Карсвелл не заметил копошения за своей спиной, Харрингтон встал в проходе купе и заговаривал ему зубы, пытаясь увлечь беседой на разные темы. Всё было сделано как надо, причем сделано вовремя, так как поезд уже сбрасывал скорость на подходе к Дувру.
Буквально скоро Карсвелл вернулся обратно в купе. После того, как тот зашел обратно, Даннинг, едва способный совладать с дрожью в голосе, вручил ему свалившуюся на пол купюрницу и спросил: – «Это случайно не ваша вещица, сэр? По-моему, ваша». – Карсвелл, окинув её быстрым взглядом, открыл и убедился в том, что билет на месте, а потом произнес то, что он и должен был произнести: – «Да, моя. Я Вам очень признателен, сэр». – Затем он положил её в свой нагрудный карман.
Именно эти несколько минут, оставшихся до прибытия поезда, мгновений колоссального нервного напряжения, никто из них не знал, какой будет реакция Карсвела после того, как он обнаружит у себя в купюрнице свою же закладку. Причем они оба заметили, что в купе стало неуютно, сумрачно и как-то душно. Карсвелл начал собираться, при этом было видно, что чувствует он себя подавленным. С унылым видом потянув на себя пальто, скомканной грудой валявшееся на сиденье, он тут же с отвращением отбросил его обратно, потом сел прямо, словно кол проглотил, и уставился на обоих с тревогой в глазах. Его попутчики начали готовиться к выходу, им обоим показалось, что Карсвелл хотел что-то сказать, но в этот момент поезд остановился на перроне железнодорожного вокзала в Дувре. Все пассажиры, собиравшиеся выйти здесь, должны были успеть сойти с поезда за короткое время остановки на городском вокзале перед тем, как поезд пойдет дальше до причала. Не проронив ни слова, трое пассажиров из одного купе простояли весь оставшийся отрезок пути в коридоре вагона.
Доехав до причала они вышли на перрон, правда, почти все пассажиры сошли раньше и поезд был до того пустой, что им пришлось дождаться, пока Карсвелл со своим носильщиком пройдет вперед, держа направление на корабль, и только после этого они смогли поздравить друг друга и пожать друг другу руки, поскольку хитрая авантюра им явно удалась. Внезапно Даннингу стало плохо, он почувствовал головокружение и чуть было не потерял сознание, Харрингтон прислонил его к стене, а сам сделал пару шагов вперед и вышел всего на несколько ярдов, чтобы можно было лучше видеть переходный мостик, прикрепленный к борту яхты, к нему как раз подходил Карсвелл. Матрос, стоявший у мостика, проверил его билет, затем Карсвелл, обремененный ручной кладью и волочащейся по земле одеждой, прошел на корабль. Матрос начал к нему внимательно приглядываться, а потом спрашивает: – Извините, сэр, а у второго джентльмена есть билет? – Какого дьявола! Что за идиотские шуточки! О каком там еще втором джентльмене вы меня спрашиваете? – рычал Карсвелл не успев еще подняться на палубу, его полный досады и раздражения голос было слышно далеко. Матрос немного подался вперед и посмотрел на него еще внимательней. – Дьявол, ни дьявол, может быть и дьявол, откуда я знаю? Померещилось что ли? – сказал он. Харрингтон слышал как тот, пробормотал это себе под нос, а затем произнес уже вслух, – Прошу прощения, сэр. Наверное, я ошибся, у Вас очень много вещей, вот мне и показалось! – Харрингтону опять удалось разобрать как тот сказал вполголоса, обращаясь уже к стоящему рядом с ним другому матросу с корабля. – Может у него собака там или еще животина какая? Вот чудеса! – Могу поклясться, он кого то в одежде прячет. Ладно, все равно разберемся, кого или чего он там с собой пронес. Мы уже скоро отплываем. А через неделю повезем обратно туристов и отдыхающих. – Прошло не больше пяти минут, а яхта уже отошла от причала, спустя еще некоторое время видны были лишь только её огни, которые становились всё меньше и меньше, сверкая яркими точками, как будто только-только отделившимися от ровной, длинной линии фонарей на причале Дувра. В такой чудесный вечер хотелось любоваться луной и позволять ласкающему дуновению морского бриза гладить лицо и прикасаться к ладоням.
Неимоверно долго тянулось время, а двое заезжих путешественников сидели в своем номере в отеле «Лорд Варден[203]». Не смотря на то, что не было у них сейчас того предчувствия нависшей беды, переходящего в панику, которое мучило их последние несколько месяцев, и которое вот-вот могло довести их до умопомешательства, их обуревали сомнения, и сомнения эти были обоснованы. Они думали о том, имеют ли они право приговорить человека к смерти? Поскольку они были абсолютно уверены в том, что результатом их действий станет его смерть. Ведь они могли, по крайней мере, дать ему шанс спастись предупредив его? – Нет, – сказал Харрингтон. – Раз он сам убийца, каким я его считаю, мы имеем право поступить с ним так, как он поступал со своими жертвами. Тем не менее, если ты решил быть великодушным, то может быть все-таки его предупредить? – Но как это сделать и где? У него билет только до Абвиля,[204] – сказал Даннинг. – Я заглядывал в него, поэтому я знаю. Может быть, нам в каждый отель, который есть в путеводителе Джоан[205] отправить телеграмму такого содержания: – «Проверь у себя в купюрнице, Даннинг»? – Наверное, только тогда я смогу успокоиться. Сегодня 21-е. У него остается всего один день. Хотя, думаю, мы ему вряд ли уже чем-нибудь поможем. Взвесив все за и против, они все-таки отправили телеграммы управляющему каждого отеля, который они нашли в справочнике.
Была вручена эта телеграмма адресату или нет остается великою тайной, в любом случае, если бы он её прочел то, наверное, понял о чем его хотят предупредить. Так или иначе, известно одно, вечером 23 числа на незадачливого туриста, решившего поближе рассмотреть Церковь Святого Вольфрама в Абвиле, в то время находящуюся на реконструкции, упал камень со строительных лесов, стоявших вдоль фасадной стены северо-западной колокольни, и убил его насмерть. В результате расследования удалось установить, что в то время на лесах не было никого. По документам, имевшимся у погибшего, сумели установить личность, им оказался некий господин Карсвелл из Англии.
Наш рассказ нуждается в некотором дополнении. Во время распродажи библиотеки, картин из коллекции Карсвелла и прекрасного собрания гравюр Бьюика, владельцем которых тоже являлся Карсвелл, – все эти сокровища были приобретены Харрингтоном независимо от их состояния. Ему было известно, что в коллекции есть книга с вырванной страницей, там прежде была гравюра с демоном и путешественником. Спустя некоторое время, Харрингтон, человек здравомыслящий и рассудительный, попытался снова завести разговор о том, что они пережили, и рассказать Даннингу то, что он слышал от своего брата, когда тот говорил во сне, но Даннинг совсем не желал его слушать.
Призрак Барчестерского Собора
Эта история началась с того, что мне в руки попал журнал «Джентльмен Мэгэзин[206]», издававшийся в самом начале девятнадцатого столетия. Я в нем прочел сообщение о смерти в разделе для некрологов:
«26 февраля, в своем доме, расположенном на территории прилегающей к Кафедральному Собору Барчестер[207], в возрасте 57 лет ушел из жизни преподобный Джон Бенвелл Хэйнс. Он был Доктором Богословия, Архидиаконом прихода в Сауэрби Бридж[208] и пастором в Пикхилл[209] и Кэндли. Выпускник Кэмбридского колледжа, который только благодаря таланту и прилежанию сумел завоевать уважение своих наставников, а когда в положенный час он получил свой диплом, его имя по праву заняло свое место в самых верхних рядах списка первых студентов. Его успехи в учебе вызывали всеобщее уважение и за короткое время помогли ему достичь взаимопонимания со своими сверстниками, обучающимися в этом же колледже, и завоевать их дружбу. В 1783 году ему был присвоен духовный сан, и вскоре после этого он получил назначение на должность пожизненного викария в Рэнкстон-саб-Эш, благодаря участию своего покровителя и поборника ныне покойного, преподобного епископа Личфилда.[210] Его быстрое продвижение по службе, сначала получение бенефиция в форме пребенды,[211] а затем получение титула регента хора Кафедрального Собора Барчестер является убедительным доказательством того, каким почетом и уважением он был окружен в признание за свои выдающиеся заслуги. После скоропостижной смерти преподобного архидиакона Палтини, в 1810 году, он получил сан архидиакона. Его проповеди, основанные на высших духовных принципах христианской религии и морали, церкви, истинным сыном которой он оставался всегда, звучали как откровение и не были похожи одна на другую. В них, без малейшего следа напускной восторженности, утончённость ученого-богослова сливалась воедино с Христианской добродетелью. Свободные от сектантских настроений и преисполненные истинного милосердия они навсегда останутся в памяти слушателей. [В этом месте текст отсутствует]. Его перо произвело на свет речь «В защиту Епископата», которая, принимая во внимание то, что она была неоднократно внимательно прочитана автором этих строк, отдающего должное памяти усопшего, служит ярким доказательством отсутствия недостатка широты взглядов и проявления инакомыслия, являющимися столь распространенными среди писателей нашего времени. Число его работ на самом деле ограничивается ярким и превосходным переводом «Аргонавтики» Валерия Флакуса[212], и томом «Докладов о Некоторых Событиях из Жизни Иисуса Навина[213]», переданными его Собору. К ним стоит отнести большое количество наставлений и проповедей, которые он читал перед духовеством в своем Архидиаконстве. Их отличают, и т. д. и т. д. Радушие и учтивость, которые были так ему свойственны, никогда не будут забыты теми, кто удостоился чести быть знакомым и общаться с ним. Ту лепту, которую он внес в это величественное и внушающее благоговение здание великой церкви, под древними священными сводами которой он всегда оставался истинным слугой Господа Бога, где он особенно проявил себя в области музыкального сопровождения церковных таинств, можно назвать сыновней. Она создает поразительный контраст между тем наследием, которое он после себя оставил, и вежливым равнодушием, которое проявляют по отношению к нему многие из персон, занимающих высокое положение в Соборе в настоящее время».
В последнем абзаце, после того, как нас извещают о том, что доктор Хэйнс умер холостяком, говорится:
«Должно быть, так предначертано судьбой, что такое безмятежное и блаженное существование будет прервано в самом расцвете сил приходом смерти, подступившей в такой же степени неосязаемо, как и незаметно. И в тоже время, скажем мы, как неисповедимы пути Господни! Подходил к концу еще один тихий вечер мирного затворничества из почтенной жизни доктора Хэйнса, в котором он упивался елеем благодати. По-видимому, так было суждено, что покой этот будет нарушен, о, нет, разрушен несчастьем, настолько же ужасным – насколько и неожиданным. Утром 26 февраля…»
На мой взгляд будет лучше, если я вернусь к продолжению этой истории немного позже, а сначала мне стоит рассказать о тех обстоятельствах, которые стали причиной этой смерти. О них, насколько это уже можно понять, я узнал из другого источника.
Этот некролог был прочитан мной абсолютно случайно вместе со многими другими некрологами, напечатанными за тот же период времени в том же самом журнале. Он навел меня на некоторые мысли, ведь, само собой разумеется, если бы у меня имелась возможность покопаться в местной периодике, издававшейся в то время, имя доктора Хэйнса было бы мне знакомо, следовательно не стоило бы большого труда вспомнить и о причине его смерти.
Гораздо позже я составлял каталог рукописей в библиотеке колледжа, в котором учился и доктор Хэйнс. Я уже дошел до самого последнего из пронумерованных томов, стоявших на полке, и решил спросить библиотекаря, может быть есть еще книги, которые я смог бы включить в каталог. – Вряд ли что-нибудь осталось, – ответил мне библиотекарь, – но лучше всего вам убедиться в этом самому, а для этого нужно пройти в тот отдел, где хранятся рукописи. – Надеюсь, у вас есть свободное время? – Времени у меня было достаточно. Мы пошли в библиотеку и выбрали там рукописи, получилось так, что нам пришлось просмотреть почти все, пока мы дошли до полки, на которую я раньше не обращал никакого внимания. На ней, главным образом, стояли проповеди, папки с какими-то отрывками из документов, упражнения для колледжа, эпическое стихотворение «Сайрус[214]» в нескольких песнях, продукт творчества деревенского священника, сочиненное им на досуге, математические трактаты профессора уже давно всеми забытого, и другой, похожий на этот материал, знакомый вдоль и поперек. Я сделал краткие записи и всё это отметил. Вдруг мы наткнулись на жестяную коробку, мы её сразу вытащили, хорошенько протерли и очистили от пыли. На ней была какая-то этикетка, только то, что на ней было написано, уже почти стерлось. Тем не менее, нам все-таки удалось разобрать поблекшие буквы на этом ярлыке, приклеенном к крышке коробки. Там было нацарапано: «Письма, дневники и другие документы преподобного архидиакона Хэйнса. Переданные во владение колледжа его сестрой мисс Летицией Хэйнс, в 1834 году».
Мне показалось, что я уже где-то встречал это имя, причем очень скоро я вспомнил где. – Наверное, эта коробка с документами архидиакона Хэйнса, – такими были мои слова. – Я читал его некролог в «Джентльмэнс Мэгэзин», обстоятельства его смерти в Барчестере остаются во многом загадочными. – Дальше посыпались вопросы: Можно я возьму эту коробку с собой? Вы не знаете, там есть что-нибудь интересное?
ebooksa