С наступлением весны, после того как его сестра вернулась домой на несколько месяцев, записи в дневнике доктора Хэйнса становятся немного веселей. В них действительно не видно каких-либо признаков или симптомов депрессии. Так продолжается вплоть до начала сентября, месяца когда он опять остается один. Начиная с сентябрьских записей видно, что он опять чем-то обеспокоен и на этот раз тревога и страхи мучают его гораздо сильней. Для того, чтобы стало понятней, я считаю, нужно сделать некоторое отступление и приложить документ, который, так или иначе, имеет отношение к этой истории.
По его счетным книгам, которые доктор Хэйнс хранил вместе с другими документами, можно определить то, что немного позднее, после того как он вступил в должность архидиакона, он ежеквартально начал выплачивать по 25 фунтов стерлингов некому или некоей Дж. Л… Если бы квиток с этими инициалами и указанием выплаченной суммы не был прикреплен к его дневникам, то установить что-либо было бы абсолютно невозможно. Однако мне становится понятным то, что как раз таки это квиток имеет прямое отношение к одному очень нехорошему, я бы даже сказал, сомнительному письму, которое вместе с другими находилось в специальном кармане на обложке дневника. Если посмотреть на него, то не видно ни даты отправления, нет на нем ни почтовой марки, да и к тому же, разобрать, написанное неуверенной рукой, довольно нелегко. Считаю, будет лучше привести его полностью:
Дорогой сэр,
Все эти недели я ждала от вас какого-нибудь известия, а после того, как я его не получила, решила не дошло до Вас мое письмо, в котором говорится о том, что я и мой муж оказались в очень тяжелом положении. Похоже, что весь мир против нас, а мы вынуждены прозябать на этой ферме, и где найти деньги, чтобы заплатить за жилье, мы не знаем. Для нас это просто кошмар. Если бы Вы из великодушия (в этом месте написано неразборчиво, скорее всего это слово стоит понимать как «возможно», – хотя это не точно) прислали нам сорок фунтов. В противном случае я буду вынуждена предпринять некоторые шаги, которых я делать совсем не хочу. Вы думали о том, что меня ждет после того, как я потеряю свое место у доктора Палтини? Я думаю, это единственное, о чем я хотела Вас спросить, поскольку Вы знаете лучше меня, что я могу рассказать о том, как вы меня втянули во всё это, но я не хочу ничего такого делать, потому что это противно мне по своей природе, ведь я всегда хотела, чтобы Вы были довольны мной.
Ваша покорная слуга,
Я полагаю, в соответствии с письмом был приложен документ, подтверждающий факт уплаты 40 фунтов стерлингов некоей Дж. Л., причем даты на письме и на чеке совпадают.
Мы вернемся к дневнику:
Шепот в моем доме этим вечером было слышно еще сильнее. Мне уже кажется. что я не смогу от него спрятаться даже в своей комнате, раньше такого никогда не было. Какой-нибудь человек, у которого случаются галлюцинации, каким я (на это я очень сильно надеюсь) никогда не стану, из-за этого бы вообще с ума сходить начал или бы начал паниковать. Опять видел кота на лестнице, по-моему, он там всё время сидит. Правда, интересная вещь, ни у кого из моих слуг на кухне нет кота.
Насколько я могу понять, спустя совсем немного времени под столь сильным давлением на психику стойкость архидиакона начала сдавать. Я не привожу здесь все те тягостные размышления и крики отчаяния, которые впервые начали появляться в его записях в конце декабря и январе, а затем стали более частыми. Все это время он упорно продолжает писать в своем дневнике. Не знаю, почему он не сообщил об ухудшении своего здоровья и не обратился с просьбой предоставить ему лечение в Бате[234] или Брайтоне? Впрочем, надо полагать, это вряд ли бы ему помогло, так как он был таким человеком по своему складу, который если окажется во власти неприятностей, то сразу сдается, и он прекрасно знал об этом свойстве своего характера. Он пытался уйти от всего этого, приглашая к себе в дом гостей. Всё это он записывал:
11 января. – Аллен уехал сегодня. Мне нужно крепиться.
Эти слова:
По-видимому, друзья архидиакона не замечали никакой перемены в его поведении, и это заставляет меня с уважением относиться к стойкости и мужеству, проявленным им. В дневнике уже нет ничего интересного, мы подходим к последним дням его жизни. О его смерти сообщается в газетном некрологе:
«Утро 26 февраля было холодным и хмурым. В ранний час слуги случайно зашли в прихожую дома, где жил тот, в память о ком написаны эти строки. Как они были потрясены увидев своего горячо любимого хозяина, лежащего у основания главной лестницы в положении способном подтвердить самые горестные из опасений. Они сразу бросились к нему, и какой ужас они пережили после того как поняли, что их хозяин стал жертвой ужасного нападения, повлекшего за собой смерть. Его позвоночник был сломан в нескольких местах, вполне вероятно, это произошло в результате падения. Как оказалось, ковер, лежащий на лестнице, не был закреплен в одном месте, кроме этого, были заметны повреждения в области глаз, носа и рта покойного, напоминающие следы укусов и когтей дикого зверя, который, чудовищным будет признать этот факт, не был пойман. Не стоит даже и говорить о том, что искра жизни угасла в его теле, а произошло это, согласно утверждению достойных всякого уважения медицинских экспертов, за несколько часов до того, как оно было обнаружено на лестнице. Найти того или тех, кто сотворил это ужасное преступление, до сих пор является важной задачей, хотя наиболее вероятным остается предположение, что причиной смерти могли стать душевные проблемы, которые волновали покойного».