Магия книг

Это был убийца Гилкриста – или точное его подобие.

Испустив гневный вопль, Темпест крепче ухватила свою сердечную книгу, оттолкнулась от лестницы, перескочила через обломки, лежащие на полу, и прыгнула в просвет.

34

Уже четверть часа Седжвик неподвижно стоял за конторкой в главном зале Клойстерхэма, обеими руками держа перед собой раскрытую Книгу бутылочной почты и безмолвно скользя покрасневшими глазами по её строчкам.

Перед началом эксперимента Шарпин положил последний роман Диккенса в центр клетки и запер снаружи решётчатую дверь. После этого он держался в стороне: стоял, скрестив руки и привалившись к витрине, в которой в окружении старых фотографий лежала посмертная маска из серого гипса. Мерси осторожно достала ядовитую книгу из-за пазухи пальто и сбросила его на пол возле своего чемодана. Никто не обратил на это внимания. Девушка взялась за книгу двумя руками, как будто боясь расстаться с ней. При других обстоятельствах Седжвик наверняка давно заметил бы, что дело нечисто, по одной только библиомантической ауре, которую излучала ядовитая книга, однако сейчас всё его внимание поглощало колдовство, которое он творил.

Мерси медленно приблизилась к нему, при каждом шаге опасаясь разоблачения, однако Седжвик, похоже, не собирался мешать ей. Жгучее любопытство, охватившее девушку, являлось непритворным. Встав рядом с комиссаром, она краем глаза заметила, как подобрался Шарпин. Пытаясь не обращать на него внимания (насколько это было возможно, принимая во внимание огромный рост кучера), она через плечо Седжвика взглянула на открытую страницу Книги бутылочной почты.

Вероятно, чтобы ослепить комиссара, удобнее момента было не найти: достаточно положить ядовитую книгу в раскрытом виде поверх Книги бутылочной почты. Однако всё существо Мерси противилось этому, причём дело было не только в угрызениях совести. Девушка хотела знать, что произойдёт дальше, хотела быть свидетелем того, как Седжвик впервые в истории библиомантики вызовет в реальный мир персонажа из романа – если это, конечно, ему удастся.

Рукописные строчки Книги бутылочной почты были едва видны: чернила, которыми их написали, с течением времени выцвели до светло-коричневого оттенка. Текст представлял собой тайнопись, похожую на разновидность латыни. Седжвик ухитрился вписать перевод тайнописи между строками оригинала: каракули перевода были столь микроскопическими, что Мерси, отнюдь не обладавшая орлиным зрением, не могла разобрать ни слова. Считалось, что, чтобы разгадать тайнопись, необходимо сначала собрать воедино все восемь глав книги, однако Седжвик, похоже, расшифровал большие куски текста ещё до того, как у него в руках оказалась последняя глава. В тексте виднелись многочисленные правки и помарки; когда Седжвик перевернул лист, чтобы продолжить читать текст про себя, на следующей странице дело обстояло не лучше. Вероятно, заполучив последнюю главу, комиссар переработал перевод других глав, сделанный заранее.

Похоже, последние страницы Седжвику пришлось редактировать наспех, в течение вчерашнего дня. Собранные воедино главы, в каждой не более десяти страниц, составляли тонкую книжицу, не больше ста страниц. Расшифровать одну такую главу за несколько часов и внести необходимые исправления в уже готовую часть расшифровки представлялось возможным. Тем не менее, наблюдая за Седжвиком, Мерси удивлялась его уверенности. Долгие годы комиссар исследовал теории, имевшие отношение к Баррабасу де Баррабасу и его книге, и теперь, вероятно, переживал свой звёздный час.

То обстоятельство, что комиссар позволил Мерси разделить с ним этот момент, непостижимым образом трогало её до глубины души. Сколько она его знала, она опасалась его, в нём ей вечно чудилось что-то дьявольское, непредсказуемое. Однако сегодня ночью часть его одержимости передалась Мерси, и она вдруг увидела Седжвика в новом свете. Теперь он напоминал ей археолога, нашедшего недостающий кусок античной мозаики и теперь бережно прилаживающего его на место, чтобы наконец увидеть труд своей жизни завершённым.

В голове у Мерси роились бесчисленные вопросы – о книге, об изысканиях, которые провёл Седжвик, а также об убеждениях, которыми он руководствовался, – однако она молча стояла и смотрела на него, испытывая трепет. Этот трепет относился не к нему самому, нет, она благоговела перед таинственным сокровищем, которое он держал в руках.

Девушка не сразу заметила, что что-то начало происходить: изменения в атмосфере зала были едва уловимыми. Только когда волоски у неё на руках встали дыбом, в животе что-то ухнуло, а сердце забилось как сумасшедшее, до неё дошло: то, на что они надеялись, началось. То, что Баррабас де Баррабас открыл несколько столетий назад, то, перед чем он испытывал столь панический страх, – всё это вновь заворочалось, пробуждаясь к новой жизни, чем бы это ни было.

Цыганка ошибалась, предполагая, что, однажды увидев, как Седжвик обращается с Книгой бутылочной почты, Мерси могла бы помочь ей повторить то же самое. Никаких сложных ритуалов, заклинаний или архаических символов, которые можно выучить наизусть и воспроизвести в следующий раз, – ничего этого здесь не было. Был только комиссар лондонской полиции и две книги: полный текст Баррабаса де Баррабаса и роман Чарльза Диккенса, раскрытый посреди запертой клетки. Результат безмолвного чтения Седжвика, пожалуй, больше всего напоминал химическую реакцию между двумя веществами, в результате которой на свет появлялось нечто третье. Поистине то, что разворачивалось перед глазами Мерси, являлось высшим воплощением библиомантики; в то же время в этом угадывалось что-то от алхимии. В незапамятные времена Баррабас де Баррабас скрестил эти две дисциплины, и впервые за всё время Мерси прониклась непоколебимой уверенностью в том, что эксперимент увенчается успехом. Уверенность эта пронизывала каждую клеточку её тела, витала в воздухе, окружавшем её. Из открытой «Тайны Эдвина Друда», лежащей посреди клетки, брызнули фиолетовые искры; одновременно рой светящихся букв взлетел со страниц Книги бутылочной почты и, словно влекомый ветром, перенёсся к прутьям клетки.

Отлепившись от витрины, на которую он опирался, Шарпин с открытым ртом шагнул вперёд, к клетке. Мерси осознала, что по-прежнему прижимает к груди ядовитую книгу: сейчас она не могла и думать о том, чтобы подсунуть её Седжвику. Не сейчас, когда на её глазах происходило чудо, предсказанное комиссаром.

Огоньки, исходившие из обеих книг, завертелись друг вокруг друга, словно насекомые в брачном полёте, оставляя в воздухе светящиеся полосы. По щеке Мерси скатилась слеза: она улыбнулась, заметив её. Внезапно один из огоньков вспыхнул ярче, затмевая остальные, раздался шорох, перешедший в рёв… «Возможно, всё это мне только кажется, – подумала Мерси, – возможно, это моё подсознание подкидывает мне яркие картинки, чтобы проиллюстрировать непостижимое».

Сияние теперь стало столь ярким, что Шарпин прикрыл руками лицо. Мерси закрыла глаза и вытянула руку, инстинктивно пытаясь нащупать что-то, за что можно ухватиться, чтобы не позволить бушующей библиомантике затянуть себя в книгу: эта опасность вдруг показалась ей как нельзя более реальной. Пальцы девушки нащупали мантию Седжвика: до этого мантия казалась ей смешной и напыщенной, теперь же её первосвященническая роскошь виделась абсолютно уместной. Впервые в жизни Мерси поняла, что и она тоже библиомантка, библиомантка до мозга костей. Остатки неприятия того, что с рождения являлось её неотъемлемой частью, наконец исчезли, она осознала, что принадлежит к этому волшебному миру, и замерла, очарованная необъятностью открывшихся перед ней возможностей.

Всё ещё стоя с закрытыми глазами, девушка почувствовала, как ладонь Седжвика ободряюще легла на её руку. Много месяцев назад они заключили пакт и теперь скрепили его рукопожатием. Ощущение того, что здесь и сейчас она находится там, где должна, перевесило сомнения. Затем яркий свет погас, Мерси снова открыла глаза, и Седжвик выпустил её руку.

В клетке лежал человек.

Брешь, проделанная в ткани бытия, была более не видна, но Мерси остро ощущала её. Ей казалось, что где-то там, у неё за спиной, открыта дверь, через которую веет книжным ароматом. Её охватила уверенность в том, что помимо реальности Клойстерхэма в мире существует и другая реальность. То же чувство Мерси испытывала в детстве, зачитываясь любимыми книгами. Тогда окружавшая её реальность бледнела, уступая место книжным приключениям, в которые девочка погружалась с головой, а выдуманный мир казался таким чётким, что граница между ним и действительностью стиралась.

Человек, возникший в клетке, лежал на животе, отвернувшись от них. Его спутанные тёмные волосы доходили до плеч. На нём был сюртук, тесные брюки и ботинки со стоптанными подошвами. Из-под его одежды, словно из пламени костра, всё ещё вылетали отдельные фиолетовые искры, восходившие затем к потолку, где они вспыхивали в последний раз и исчезали.