Епископ узнал это по их лицам. На некоторых, несмотря на серьёзность, виден был некоторый стыд и озабоченность. На пороге три главных командира: Святослав, Рицибор и Самбор, обменялись с ним многозначительными взглядами, из которых он мог вычитать большую заботу о будущем. Епископ должен был их вдохновить тем большим мужеством и надеждой.
Первым, как оратор, выступил Святослав, муж видный, серьёзный, седеющий, старый солдат – но среди своих известный тем, что лицом и фигурой обещал больше, чем головы хватало. Епископ давно держал его в руках.
Этот оратор краковян, сняв шлем, приблизися прямо к княжескому сидению, поглядел на Владислава, поклонился; но когда начинал говорить, добрую минуту должен был собираться с мыслями, прежде чем сказал.
– Землевладельцы Кракова и Сандомира, старые отцы, мы пришли к вашей милости позвать вас править нами.
Всегда было правом этих земель, что рыцарство и духовенство выбирали себе пана. Теперешний наш пан, Болько, без нашего ведома и воли назначил себе преемника, Лешека, а мы не хотим, чтобы он был над нами. Мы не невольники, чтобы нас отдавали, не спросив. Мы предпочитаем вашу милость для соседства и соединения этих земель с нашими, откуда у нас будет больше сил.
Станислав пробормотал это прерывистым голосом, а за ним подошли все командиры, стали подтверждать его слова, восклицая:
– Да! Мы хотим, чтобы над нами была ваша милость!
– Я же, как духовный глава этих земель, благословляю это решение и вместе с ним зову в столицу князя.
Раздался крик, но слабый и смущённый.
Князь Владислав, который хорошо чувствовал, что, устремляясь на Краков, многим рискует, ждал от прибывших больше охоты и запала. Его поразило их колебание и какой-то страх, когда предложили ему княжество, на которое он не имел иного права, чем то, какое они ему принесли.
– Пусть будет, как хотите, – сказал он через минуту. – Для вас не тайна, что, принимая ваше дело за собственное, я должен посвятить труд, кровь и всё, что имею; нужно завоёвывать Краков. Справедливо, чтобы вы поклялись мне в верности, и написали для вечной памяти ваше решение.
Канцлер-епископ, стоявший также с готовым пергаментом, развернул его и поднял в руке вверх.
Никто не противился. Епископ Павел, поспешно взяв крест и книгу, которые ему подали, встал между землевладельцами и начал читать содержание присяги.
Все подняли вверх пальцы, бормотали, повторяя за ним слова, после чего капеллан взял Евангелие и понёс её присутствующим для поцелуя. Во время этого обряда в зале царила глубокая, грустная, зловещая тишина. Не видно было радости ни в тех, кто присягал, ни в пане, в пользу которого они отрекались от старого.
– Помните, – произнёс взволнованный ксендз серьёзным голосом, – что клятва связывает нас взаимно, а клятва – это навечно…
Землевладельцы подтвердили это довольно тихим голосом – без великого запала. Один епископ показывал радость, живую и громкую.
Когда это окончилось, князь Владислав встал и сам подошёл к старшим с любезными словами, объявляя им свою добрую волю. С его груди упало немного бремени, его лицо прояснилось. Столы для приёма многочисленных гостей уже были заранее приготовлены, поэтому начали выходить из комнаты, расходясь в разные стороны, потому что только старшины могли остаться с князем и епископом, остальных же во дворе, а челядь в посаде и в городе должны были принимать.
Этот торжественный обряд был испорчен уже в начале какой-то непередаваемой тоской – лица не могли проясниться, и у княжеского стола нужно было много времени, прежде чем развязались уста.
Сидевший рядом с епископом Святослав Влодимирич, который говорил первый, сказал ему очень тихо:
– Благословите, отец, наше и ваше предприятие, и просите Бога за него, потому что оно обещает быть трудным!