– Говори, что там тебя так расстроило? – воскликнул он нетерпеливо. – Вы все женоподобные, не имеете мужества, теряете лишь бы отчего отвагу. Что делать с такими людьми!
Жегота терпеливо выслушал.
– На нас наступают, – сказал он сухо, – идут на нас, прежде чем мы имели время выступить. Не знаю, имел ли Болько на это мужества, но Чёрный нетерпелив и храбр, он никого не боиться. Они идут на нас! – повторил он.
– Лешек! – засмеялся с принуждением епископ. – Столько же стоит, что и тот.
Он нетерпеливо обернулся.
– А где они? Сколько?
– Краковские нас подвели, – ответил с горечью Жегота. – Моих собственных родствеников добрая часть с ними осталась.
Придётся биться – брат против брата, собственную кровь отдать.
Епископ возмутился.
– Собственная кровь! Братья! Что же это? – воскликнул он. – Разве, когда нужно, не может идти брат против брата?
Он передёрнул плечами.
– Если бы я родного имел, – прибавил он, – и стоял у меня на пути…
Это вырвалось у него с таким фанатизмом, что Топорчик сделал шаг назад. Ксендз Павел изменил голос.
– Где они? Сколько их? – спросил он.
– Больше, чем нас будет…
– С силезцами? – спросил Павел.
– Дай Боже, чтобы те хотели биться, как мы, и с нами вместе, – добавил Жегота, – много они храбрости не имеют, наёмный народ. Уже нет иного спасения, – договорил он, – если сразу против них двинуться, завтра, не давая им окружить нас… Завтра мы должны идти в поле!
Нахмурившись, ксендз Павел подошёл к нему, угрожая.
– Молчи же со своими страхами, – шикнул он, – молчи.
Да, завтра нужно в поле, но не с глупой тревогой, что отбирает храбрость, но с той уверенностью, что победим. Мы должны!