– Что тебе взбрело в голову! – сказал епископ гневно. – Имели время меня подкараулить, когда я был ближе, а не посмели.
– Я им не верю! – вздохнул Качор.
Епископ, который начал вставать, возмутился от несвоевременного пророчества.
– Иди ты прочь с этими баснями! – сказал он.
Качор не дал себя прогнать.
– Чем бы это навредило вашей милости, – сказал он, – если бы мы немного где-нибудь в другом месте пожили, а не в этом Лагове, где дом как на ладони, и точно знают о вас, что вы здесь?
– Ты с ума сошёл! – прервал ксендз Павел, сильно выведенный из себя. – Молчи же, или идти прочь! Лагов тебе приелся, или где-нибудь себе женщину присмотрел!
– Нет, – сказал Качор, – нет! Сам не знаю, что со мной.
Меня охватывает беспокойство, сны неприятные, и прогнать их не могу.
– Сны глупые, – сказал Павел. – Можешь ли ты допустить, чтобы они второй раз на интердикт и проклятие подвергли себя?
– Гм? – подёргивая плечами, поднимая голову и возвышая голос, сказал Качор. – Пусть меня простит ваша милость, но вы забываете обо всём… Ведь архиепископ Гнезнеский умер, другого до сих пор ещё нет, хотя поговаривают, что Свинку хотят туда посадить. А кто же объявит нам интердикт?
Этим замечанием епископ, казалось, был немного поражён.
Встал и задумался.
– Ты действительно имеешь разум, – сказал он, – только им слишком сверлишь.
– Имею ли я его, о том не знаю, – ответил слуга, – но определённо то, что ваша милость осторожным быть не можете.
– Если бы они хотели испробовать на мне зубы, время для этого у них было, – произнёс Павел. – Они хорошо знают, что посягательство на власть епископа плашмя никогда не проходит.
Одетый епископ прошёлся раз и другой по комнате, задумался и спросил Качора, который ещё что-то устанавливал:
– У нас много вооржённых людей?
– Было их у нас, наверное, полтораста, может, и больше.
Я не умею считать, потому что это не моё дело, а пана Заклики. Половина из тех, расставленная по деревням, отдыхает, остальных много рассеялось, если срочно сосчитать, всего двадцать, может, собралось бы.