Стременчик

– А я этому не рад, – сказал он, – потому что мне будет вас не хватать. Вы – мой разум, и когда мне не хватает собственного, я обращаюсь к вам, как к кувшину, когда кубок пустой.

Обе руки молодой король положил на плечи любимому магистру и сердечно поглядел на него своими мягкими глазами.

– Езжайте, – сказал он, – езжайте, если нужно, но вскоре возвращайтесь ко мне.

Тут он понизил голос.

– Не хочу, чтобы мне тут вас кто-нибудь другой заменил, с которыми мне не было бы так хорошо, как с вами.

Владислав так привык слушаться приказов матери, что больше расспрашивать не хотел. Только в эти минуты ему пришла мысль…

– Не знаю, куда вас высылают, это может быть тайной, но если будете в каком-нибудь краю, где будет красивое оружие и доспехи, купите их для меня.

Грегор кивнул головой в знак согласия.

– Ежели сумею в них разобраться, – добавил он.

– Вы!! – вставил король. – Вы всё знаете!

Магистр вышел, и в этот же вечер его уже не было в Кракове.

Есть такие люди, с виду малозначительные, которые, когда их не хватает, оставляют после себя невосполнимую пустоту.

Он никогда не выступал вперёд, не думал навязываться людям, а, несмотря на это, трудно было без него обойтись. Каждый в нём чувствовал разум, быстрое мышление и уважал его мнение. Где появлялось сомнение, даже в делах на первый взгляд чуждых его призванию, звали его.

Не хватало его в Краковском замке, а уже о том, как не хватало ежедневного гостя в доме Бальцеров, говорить не нужно. Фрончкова ходила молчаливая и грустная, а старая Бальцерова, ничего не говоря, следила за её шагами и нежно ласкала под подбородком.

В коллегиях, хотя Грегор там уже не преподавал, по нему тоже скучали. Там обычно всякий спор, если и не был сдан на его решение, во всяком случае без его мнения не обходился…

По профессии не теолог, в схоластическую философию вовсе посвящён не был, потому что её дерзко высмеивал, хоть никогда не занимался исключительно ни наукой природы, ни лекарством, ни математикой, Грегор был достаточно сведущ во всём, чтобы разглядеть и отличить ложь от правды.

Для своего времени его суждения были удивительными и поразительными, они намного опережали принятые научные аксиомы. Его часто не понимали, порой возмущались, но более живые умы предвидели, что он проповедовал истину. Его боялись и уважали.

Поэтому в Академии скучали по магистру Грегору.

В этой тоске и ожидании прошёл почти целый год. Письма в то время так же медленно ходили, как люди. Доверяли их путникам, купцам, переходили из рук в руки, пропадали, а когда доходили до места назначения, часто тот, кто их писал, сам уже также возвращался.

Эта глухая тишина делала ожидание ещё тоскливее, можно было подумать о плохом и вбить себе в голову самые страшные катастрофы.