Отец улавливает смысл этой фантазии-желания и ни минуты не сомневается в единственно допустимом толковании.
«
Толкование недавней фантазии – о водопроводчике, который сначала отвинтил ванну, а потом воткнул мне бурав в живот, – сводится теперь к следующему. Большая ванна – это зад. Бурав или отвертка, на что и указывалось, – это «пиписька»[187]. Данные фантазии тождественны. Тут, кстати, проливается новый свет на страх Ганса перед большими ваннами (уже, к слову, заметно ослабевший). Ему неприятно, что его зад слишком мал для большой ванны».
В последующие дни мать мальчика несколько раз писала мне, делясь радостью от выздоровления сына.
Дополнение, сделанное отцом спустя неделю.
«Уважаемый профессор! Я хотел бы дополнить историю болезни Ганса еще нижеследующим.
1. Ремиссия после первого разъяснения не была настолько полной, насколько я ее, быть может, изобразил. Верно, что Ганс стал гулять, но под принуждением и в состоянии сильного беспокойства. Один раз он дошел со мной до станции Гауптцолламт, откуда виден наш дом, а дальше ни за что не захотел идти.
2. Что касается малинового сиропа и ружья. Такой сироп давали Гансу при запорах. А еще Ганс часто путает слова schiessen и scheissen – стрелять и испражняться.
3. Когда Ганса перевели из нашей спальни в отдельную комнату, ему было приблизительно четыре года.
4. Следы болезни сохранились по сей день и выражаются не в страхе, а во вполне нормальной детской страсти к расспросам. Эти вопросы относятся преимущественно к тому, из чего сделаны различные предметы (трамваи, машины и т. д.), кто их делает и т. д. Для большинства вопросов характерно то, что Ганс продолжает их задавать, хотя уже придумал ответы. Он хочет только удостовериться. Когда он однажды своими расспросами довел меня до утомления, я сказал ему: «По-твоему, я могу ответить на все на свете вопросы?» Он ответил мне так: «Я думал, что ты все знаешь, раз столько знаешь о лошадях».
5. О своей болезни Ганс говорит как о чем-то давно прошедшем: «Когда у меня была моя глупость».
6. Неразрешенной загадкой, над которой Ганс по-прежнему ломает себе голову, остается вопрос, какова роль отца, если ребенка на свет производит мать. Об этом можно догадаться по его расспросам. «Я ведь и твой тоже, правда?» (то есть не только мамин) и др. Ему непонятно, почему он считается моим. С другой стороны, у меня нет прямых доказательств, чтобы предполагать следом за вами, что он подсмотрел коитус родителей.
7. При изложении, быть может, следовало больше подчеркивать силу одолевавшего его страха. Иначе могут сказать, что следовало бы основательно его поколотить, и он пошел бы гулять как миленький».
К этому позволю себе добавить вот что. В последней фантазии Ганс сумел преодолеть то беспокойство, которое проистекало из кастрационного комплекса, причем томительное ожидание сменилось надеждами на лучшее. Да, пришел врач (водопроводчик и т. п.) и забрал пенис – но только для того, чтобы дать другой, больше прежнего. Что касается остального, наш маленький испытатель чуть преждевременно приобрел опыт, гласящий, что всякое знание частично и что на каждой ступени знания всегда остается некий налет разрешенных загадок.
Обсуждение
Далее предлагается исследование этих наблюдений над развитием и изменением фобии у пятилетнего мальчика, причем я намерен изучить указанные наблюдения с трех точек зрения: во‐первых, насколько они подтверждают мысли, высказанные мною в «Очерках по теории сексуальности» (1905); во‐вторых, в какой мере они облегчают нам понимание этой столь распространенной формы болезни; в‐третьих, возможно ли извлечь из указанных наблюдений сведения, полезные для прояснения душевной жизни ребенка и для критики наших нынешних задач воспитания.
У меня складывается впечатление, что картина сексуальной жизни ребенка, возникающая из наблюдений над маленьким Гансом, очень хорошо согласуется с той, какую я обрисовал, отталкиваясь от психоаналитических исследований взрослых, в своих «Очерках». Но прежде чем вдаваться в подробности этого взаимного дополнения, следует разъяснить два возражения, которые могут выдвинуть против моего стремления поступать указанным образом. Первое возражение гласит, что Ганса вряд ли можно назвать обычным ребенком: как видно из истории его болезни, он предрасположен к неврозу, то есть может считаться маленьким «дегенератом», а потому, стало быть, неуместно переносить наши умозаключения, верные для него, на здоровых детей. На данное возражение я отвечу позже, поскольку оно всего-навсего ограничивает ценность приведенных наблюдений, а не уничтожает ее целиком. Второе, более строгое возражение сводится к тому, что перед нами анализ состояния ребенка, выполненный его отцом, который приступил к работе, вдохновляясь моими теоретическими взглядами и разделяя мои предвзятости; следовательно, такой анализ заведомо лишен какой бы то ни было объективности. Иными словами, ребенок в высокой степени внушаем, уж тем более он подвластен влиянию отца; чтобы угодить последнему, он согласится на что угодно, в благодарность за то, что отец уделяет ему столько внимания. Выходит, все утверждения Ганса, будучи лишенными самостоятельности, применительно к идеям, фантазиям и сновидениям естественным образом оказываются наиболее желательными для отца, который фактически «подталкивает» сына к нужным ему высказываниям. Если коротко, вся эта история, по сути, обусловлена «внушением» и выделяется разве что тем, что у ребенка по сравнению со взрослым «внушаемость» раскрыть легче.