Ряд научных исследований способствовал созданию доказательной базы относительно влияния природных факторов в различных клинических условиях[335]. Исследования проводились в отделении интенсивной терапии сердца, отделении бронхоскопии и ожоговом отделении. Роджер Ульрих, ведущий психолог, провел первое исследование такого рода под названием «Вид из окна может повлиять на восстановление после операции» в 1984 году[336]. Источником вдохновения для него послужил опыт с деревом за окном во время детской болезни. Исследование проходило в небольшой больнице в Пенсильвании, в нем участвовали две группы пациентов, выздоравливающих после операции на желчном пузыре. У одной группы окна выходили на группу лиственных деревьев, в то время как другой приходилось смотреть на коричневую кирпичную стену. Пациенты с видом на деревья чувствовали себя лучше; у них был низкий уровень стресса, более позитивное настроение, им требовалось меньше обезболивающих, и они выписывались в среднем на день раньше. Исследование также показало, что медсестры фиксировали гораздо меньше жалоб от пациентов с видом на деревья.
Скептик может задаться вопросом, могут ли другие формы отвлечения внимания, такие как просмотр телевизора во время пребывания в больнице, привести к подобному эффекту. Из результатов недавнего исследования, проведенного командой из Университета Канзаса, следует, что нет. У всех пациентов, участвовавших в эксперименте, был телевизор, однако у половины из них рядом с кроватью, кроме того, стояло цветущее растение. В общей сложности девяносто пациентов после операции по удалению аппендикса были случайным образом распределены по палатам[337]. В период восстановления после операции пациенты с цветами сообщали о лучшем настроении и меньшей тревожности, у них наблюдались более низкие показатели кровяного давления и частоты сердечных сокращений. Потребление ими обезболивающих препаратов также значительно снизилось. Это привело исследователей к выводу, что цветущие растения являются «недорогим и эффективным лекарством для пациентов, выздоравливающих после операции». Кроме того, участники исследования интерпретировали присутствие растений как признак того, что больница была местом заботы; другими словами, присутствие зелени и цветов способствовало таким чувствам, как доверие и уверенность.
Все преимущества, которые может дать природа нашему здоровью, рассмотренные в предыдущих главах, безусловно, соответствуют результатам этих исследований, но в контексте больницы особенно важно то, что такие базовые эмоции, как надежда и страх, могут существенно повлиять на переживание болезни, а иногда и на ее исход. Наличие садов и цветущих растений является признаком ухоженного места, что срабатывает как своеобразный «эффект плацебо»[338]. Термин «плацебо» означает «доставлять удовольствие» и используется для обозначения контрольных таблеток без явных лечебных свойств для имитации лекарственного средства при испытаниях лекарств, а также для наименования позитивных ожиданий, возникающих в результате чуткого взаимодействия с медицинским персоналом. В то время как реакция на плацебо полностью основана на чувствах и убеждениях, эффект, который оно производит в мозге, абсолютно реален. Это включает в себя высвобождение эндогенных эндорфинов, которые повышают настроение, успокаивают и снимают боль. Считается, что и другие позитивные качества здания оказывают аналогичный эффект, поэтому писатель и архитектор Чарльз Дженкс, основатель благотворительной организации, которая строит «Центры Мэгги по уходу за больными раком» в Великобритании, говорит об «эффекте дизайнерского плацебо»[339]. Центры Мэгги, которыми управляют неравнодушные и приветливые волонтеры, служат в качестве противоядия тому, что Дженкс называет «больничными фабриками». Они спроектированы разными ведущими архитекторами, поэтому эстетика каждого из них отличается друг от друга, но все они максимизируют эффект плацебо за счет использования света, красоты, уюта и садов.
Когда мы болеем, вся искусственность и притворство жизни исчезает. Мы возвращаемся к основам – черно-белой версии мира, – в которой вещи быстро помечаются как хорошие или плохие, безопасные или опасные. То, что кажется безобидным для спокойного ума, может представляться совершенно иначе в условиях стресса. Если мы в тревоге, то при малейшем намеке будем проецировать всякие страшные вещи на окружающую нас среду. Исследование Ульриха о влиянии искусства на больничную среду[340] подтверждает, до какой степени тщательно должны быть подобраны в ней изображения. Он обнаружил, что за пятнадцатилетний период пациенты одной из шведских психиатрических больниц нападали и повреждали только абстрактные картины, но никогда – те, которые изображали природные пейзажи. Еще одно исследование, проведенное среди пациентов, выздоравливавших после операции на сердце[341], показало, что абстрактное искусство оказывает не столь успокаивающее воздействие, как картины природного мира, и, в частности, одно изображение, содержащее прямые линии, оказалось определенно стрессовым, возможно, из-за того, что оно способствует ощущению замкнутости и ограниченности.
Ульрих также приводит пример полуабстрактной инсталляции из больших, угловатых, птицеподобных форм, отлитых из металла[342], которая была заказана для центра лечения рака. Никто, участвовавший в планировании Птичьего сада, как его называли, не заметил ничего потенциально угрожающего в формах скульптур, но вскоре после их установки это стало очевидным. Более 20 % пациентов сообщили о негативной реакции на них: не просто о неприязни к ним – некоторые люди воспринимали их как враждебные и угрожающие. Скульптуры усиливали страх некоторых людей перед раком, и спустя совсем немного времени их пришлось удалить.
Скульптуры Птичьего сада являются примером того, насколько на наш жизненный опыт влияет процесс воображаемой проекции. В девятнадцатом веке немецкий философ Роберт Фишер дал этому явлению название «
Зеркальные нейроны бывают разных типов, и они играют важную роль в восприятии и отражении выражения лица, что необходимо, прежде всего, для формирования связи между матерью и младенцем. Они также способствуют развитию нашей способности к сопереживанию. Большая часть исследовательского интереса к ним до сих пор была сосредоточена именно в этих областях, но недавние работы показали, что клетки зеркальных нейронов принимают гораздо более широкое участие в том, как мы воспринимаем наше физическое окружение. Возможно, это не так уж удивительно, поскольку выживание охотников и собирателей зависело от способности обнаруживать едва заметные движения в окружающем ландшафте. Итальянский нейробиолог Витторио Галлезе, возглавляющий одну из основных исследовательских групп, специализирующихся на изучении зеркальных нейронов, описал, что заставить эти нейроны работать может «сосновая шишка, падающая на садовую скамейку в парке, или капли, летящие на листья растения во время дождя»[344].
Процесс внутренней симуляции означает, что мы воспринимаем окружающую среду так же, как читаем язык тела. Этот феномен объясняет, почему мы можем получать викарное удовольствие от окружающих нас вещей и испытывать чувство сопереживания по отношению ко всем аспектам природного мира. Очарование наблюдения за летящей птицей, когда она скользит по воздушному потоку, заключается в том, что мы отчасти скользим вместе с ней. Поскольку этот опыт активно моделируется внутри нас, мы можем проецировать себя на птицу, как будто сопровождаем ее в полете.
Эффект от наблюдения за движениями в природе, когда мы больны и слабы, не так уж сильно отличается от очарованности младенцев, способных бесконечно глядеть на движущиеся объекты, такие как детские мобили или качающиеся ветви. Это также означает, что, когда тело немощно и ограничено в физических движениях, двигательные части мозга все еще можно стимулировать различными приятными способами.
Когда великий невролог Оливер Сакс работал в больнице Бет Абрахам на Манхэттене, он регулярно водил своих пациентов через дорогу на прогулки в Нью-Йоркский ботанический сад. При хронических неврологических заболеваниях для Сакса были особенно важны два вида немедикаментозной терапии: музыка и сады, поскольку, писал он, оба они оказывают «успокаивающий и организующий эффект на наш мозг»[345]. Он заметил, что пациенты с неврологическими расстройствами, такими как болезнь Паркинсона и Туретта, иногда могут получить временное облегчение от своих симптомов в окружении природной среды. Существуют и другие состояния, при которых природное окружение позволяет успокоить и сосредоточить ум – например, при болезни Альцгеймера[346] и синдроме дефицита внимания (СДВГ)[347]. Вероятно, наша врожденная неврологическая реакция на природу проявляется более отчетливо при нарушениях нервной системы. В любом случае Сакс верил, что мозг определенно изменяется в результате такого воздействия.
«Влияние природы на здоровье, – писал он, – носит не только духовный и эмоциональный, но и физический и неврологический характер. У меня нет никаких сомнений, что ее воздействие производит глубокие изменения в физиологии мозга, а возможно, даже в его структуре».
Мнение Сакса подтверждается результатами некоторых исследований. Например, было обнаружено, что цветущие растения и условия сада изменяют электрическую активность мозга за счет повышения уровня альфа-волн[348]. Альфа-ритм – это форма неврологического питания; он поднимает настроение за счет высвобождения успокаивающего, антидепрессионного нейротрансмиттера серотонина.
Обстановка в помещении, как правило, статична и неизменна, в то время как нервная система приспособлена к восприятию различий и изменений. Нам нужна сенсорная стимуляция; это одна из тех вещей, которая помогает нам чувствовать себя живыми, однако должно существовать оптимальное состояние между чрезмерной и недостаточной стимуляцией. Например, шум ветра в деревьях или тихое течение воды успокаивают, так как в пределах предсказуемого диапазона они бесконечно изменчивы.
Визуальные паттерны, которые мы находим в природе, также обеспечивают мягкую форму стимуляции мозга. Естественные формы демонстрируют тип геометрии, известный как «самоподобие», в котором узоры повторяются в разных масштабах, как вариации на тему. Фрактальный рисунок, как известно, наиболее четко, пожалуй, представлен в структуре дерева. Все различные части дерева, от жилок в листе до стеблей и корней, имеют схожий рисунок ветвления, и все же каждый слегка отличается. Мозг, по сути, является органом, ищущим закономерности, ему необходимо быстро делать прогнозы на основе огромного массива поступающей сенсорной информации. Фрактальный рисунок облегчает задачу мозга[349], поскольку в нем присутствует сильный элемент предсказуемости, так что зрительная кора с первого взгляда может заполнить существующие пробелы и собрать более масштабную картину.
Такого рода узоры создают естественные пейзажи, способствующие так называемой «беглой визуальной обработке»[350]. Это означает, что мы можем расслабленным взглядом окинуть окружающую среду и охватить ее всю, сделав минимальное количество фиксаций глаз. Голландский экологический психолог Агнес ван ден Берг из Вагенингенского университета изучает фракталы и считает, что они в значительной степени определяют то спокойствие, которое мы испытываем на природе. Она объясняет, что построенная среда полна неправильных, угловатых форм, и исследования показали, что, когда мы их сканируем, нашим глазам требуется выполнить гораздо больше фиксаций, чтобы сопоставить визуальную информацию. Мы не осознаем, что наши глаза делают это, однако при этом процессе все равно используется больше энергии для обработки того, что мы видим. Напротив, природа менее сложна для интерпретации – или, как выразилась Ван ден Берг, «природа легко ложится на ум». Когда тело болеет или когда наш энергетический уровень понижен, сенсорная стимуляция должна быть на правильном уровне, ни слишком большой, ни слишком малой, и мягкие формы природы как нельзя лучше для этого подходят.
Природа может также пробудить нашу эмоциональную жизнь. Как бы много мы ни понимали о неврологическом воздействии на нас естественных стимулов, этот аспект во многом остается загадкой, будучи зависим от нашего душевного состояния. Бывают моменты, когда мы смотрим, но не видим, и слушаем, но не слышим. Мистик, художник и поэт Уильям Блейк понимал, что наше восприятие мира во многом зависит от восприимчивости ума. Он писал: «Дерево, которое у одних вызывает слезы радости, в глазах других – всего лишь зеленая штука, преграждающая путь»[351].
Писательница Ив Энслер описала необычный случай взаимодействия с деревом, который произошел у нее, когда она попала в больницу[352]. Поначалу, как и писал Блейк, дерево за ее окном было не более чем «зеленой штукой», стоявшей у нее на пути. У Энслер только-только обнаружили большую раковую опухоль в матке, и она чувствовала себя очень плохо. В книге «Тело мира» (“
Первые несколько дней прошли одинаково и обыденно, глаза Энслер не реагировали на природу. Затем что-то изменилось – она вдруг начала видеть дерево не как препятствующий объект, а живым, причем в деталях: «Во вторник я медитировала, глядя на кору; в пятницу – на зеленые листья, мерцавшие в свете позднего вечера. На несколько часов я теряла себя, свое тело, свое существо, растворившись в дереве». Такая интенсивная близость с деревом была для нее чем-то совершенно новым: «На самом деле лежать на больничной койке и смотреть на дерево, входить в дерево, открывать для себя зеленую жизнь, присущую дереву, было пробуждением. Каждое утро мне не терпелось сосредоточиться на дереве. Я позволяла дереву забрать меня. Каждый день это было по-разному, зависело от света, ветра или дождя. Дерево было моим тонизирующим средством, моим лекарством, гуру, моим обретенным учением». Неизменный компаньон, у которого она могла учиться, дерево вылечило ее от невосприимчивости глаз. К тому времени, когда Энслер начала лечение химиотерапией, она наслаждалась чувством «безумного восторга от нежных белых майских цветов, которые начинали цвести повсюду».
Всю свою жизнь Энслер чувствовала разобщенность со своим телом и с землей. Она подвергалась жестокому обращению как в детстве, так и во взрослом возрасте. Она выросла, не понимая, что ее тело нуждается в заботе. В течение многих лет она жаждала связи со своей матерью, но не могла найти «путь к ней». В результате, идя по жизни, она чувствовала себя «гостьей», а не «жительницей»; но дерево изменило это – просто находясь там и ничего не спрашивая у нее. Каким-то образом, недоступным логическому пониманию, открыв для себя, как можно «населять» дерево, она почувствовала, что заново обрела свою мать.
Не многие люди по своей воле решились бы часами смотреть на дерево, и Энслер, конечно же, никогда не сделала бы этого в обычной жизни, но болезнь заставляет нас остановиться и замедлиться. Тяжелая болезнь требует серьезной перестройки. Водораздел пройден, и жизнь никогда не вернется к тому, что было раньше. Исцеление, которое должно произойти, связано не только с физическим выживанием. Нам нужно решить, что имеет для нас истинное значение, скорректировать наши приоритеты и двигаться вперед по-другому.
ebooksa