Ламберт пришла к убеждению, что работа руками жизненно важна для здоровья, и указывает, что большая часть человеческого мозга специально заточена под действия руками. Существует много различных видов деятельности, требующих ручного труда, но преимущество садоводства, считает Дороти, в том, что здесь вы не можете откладывать на потом.
Ламберт также считает важным такой фактор, как непредсказуемость. Нам приходится планировать различные исходы в процессе, который она называет «тренировкой на случай непредвиденных обстоятельств»[326].
В то время как в наши дни при лечении стресса уделяется большое внимание развитию способности быть в настоящем моменте, нам столь же необходимо развивать ориентацию на будущее. Когда-то в древние времена люди впервые начали планировать будущее и верить в результаты своих усилий по возделыванию земли. В саду всегда есть что-то, что можно планировать или чего можно с нетерпением ждать. Когда заканчивается один сезон, начинаются работы для следующего периода. Позитивные чувства предвкушения способствуют ощущению непрерывности жизни, что оказывает на нас стабилизирующее воздействие. В прошлом году Дороти дала Робину вырастить тыкву на своем участке. «Это было грандиозно, – говорит она мне. – Я не могу передать вам, сколько удовольствия мы получили от этого. Он был так горд, когда нес ее из машины, и его отец сказал: “Какая большая!”» Они сохранили часть семян, чтобы Робин мог вырастить еще тыкв в следующем году.
Чувство гордости, которое Дороти испытывает за то, что самостоятельно выращивает пищу, и которое она увидела у своего сына, она называет «более чистым». Садоводство, по ее мнению, не столь сильно связано с тщеславием, поскольку «это не только вы – это вы и планета». Едва произнеся это, Дороти тут же воскликнула: «Нет, это вселенная, потому что речь ведь идет и о солнце, и о земле». Она также говорила о том, что лежит далеко за пределами человеческого времени. «Я не религиозна, – сказала она, – но от всего этого я получаю что-то духовное».
Юнг писал: «Человек чувствует себя изолированным в космосе. Он больше не связан с природой и утратил свое эмоциональное участие в природных событиях, которые до сих пор несли в себе для него символическое значение»[327]. Чувство духовной вовлеченности, подобное тому, что описала Дороти, – это то, что признают многие садоводы, однако его порой трудно выразить в словах. Это привело к тому, что подобными переживаниями при проведении исследований, посвященных благотворному воздействию садоводства, пренебрегали. Джо Семпик, социолог, специализирующийся на изучении садовой терапии, утверждает, однако, что их необходимо принимать во внимание, поскольку они привносят чрезвычайно важное чувство смысла и цели в жизнь людей[328].
Ощущение единства с миром может быть мимолетным, но оно остается в сознании, становясь ценным поддерживающим ресурсом. Дороти рассказала о подобном опыте, который произошел с ней во время ее «спада». Какое-то время ей не удавалось попасть на участок, но как раз перед крестинами Поппи она пошла проверить, как там дела. К своему изумлению, она увидела, что ее участок почти полностью покрыт маками, стоявшими в полном цвету. Годом ранее их не было и в помине, но, как она мне сказала: «Должно быть, они все это время сидели в земле». Множество пурпурных цветов – маки для Поппи[329] – что могло быть лучше? И она нарвала большие букеты, чтобы принести домой.
Дороти всегда очень болезненно воспринимала мимолетность всего в жизни. И в то лето, сказала она мне, это чувство просто изводило ее – она постоянно ощущала, как ускользает время. Если мы воспринимаем время как череду потерянных мгновений, то все, что мы можем сделать, это горевать об их уходе, но сожалений будет гораздо меньше, если мы начнем думать о них как о части более масштабной истории. Земельный участок Дороти дал ей эту масштабную историю.
12. Вид из больницы
Во многих случаях сады и природа действуют сильнее любых лекарств.
Тюльпаны просто созданы для того, чтобы стоять в вазе. Они зрелищны, как ни один другой цветок, – и умирают так же элегантно. Мы выращиваем их на наших высоких грядках в огороде: красные, желтые, пурпурные, оранжевые. Они – как парад славы, приветствуют нас, когда мы неуклюже выползаем из зимы, изголодавшись по солнцу.
Каждый год мы пробуем новые сорта, но ничто не может вытеснить наших старых фаворитов: статную апельсиново-рыжую «Балерину», перламутрово-белого с красными язычками «Карнавала в Ницце», экзотического темного «Абу Хасана» и нашего любимца – неотразимо жизнерадостного, красно-желтого «Микки Мауса».
В те дни, когда еще разрешалось приносить цветы в больничные палаты Национальной службы здравоохранения, я пошла навестить близкую подругу, сжимая в руках букет самых ярких тюльпанов, которые я только могла найти в нашем саду. Ее мир перевернулся с ног на голову из-за недавнего диагноза; ей потребовалась серьезная операция, и результат на тот момент был тревожно неопределенным. Она лежала одна в палате и выглядела перепуганной и бледной, но, когда я взмахнула перед ней тюльпанами, широкая улыбка озарила ее лицо. Волна положительных чувств накрыла нас обеих, и, не сводя глаз с леденцовых красок цветов, она радостно воскликнула: «Вау!»
Это был пример силы цветов в действии. Известно, что красивые цветы вызывают искреннюю улыбку – подлинную, непроизвольную улыбку, известную как улыбка Дюшена[330], – которая, в отличие от вежливой улыбки, освещает все лицо и глаза, указывая на неподдельное удовольствие и радость. Такие явления редко становятся объектом исследований, но в 2005 году в Университете Рутгерса, штат Нью-Джерси, была предпринята попытка сделать это. Жаннет Хэвиленд-Джонс и ее коллеги проверили влияние получения цветов в сравнении с получением других сопоставимых подарков. Результаты показали, что тот, кому дарили цветы, улыбался «настоящей улыбкой», и его хорошее настроение длилось дольше.
Не так давно я упала и повредила бедро. Не в силах пошевелиться, испытывая боль, я лежала в ожидании операции. В одночасье я стала гражданином страны больных и неподвижных, в то время как все остальные, в стране здоровых – по крайней мере, мне так казалось, – продолжали жить насыщенной жизнью. В окружении белых стен я чувствовала себя запертой в холодном, больничном пространстве. Мое чувство заточения было бы намного сильнее, если бы не дневной свет, лившийся из окна у моей кровати. В этом отношении мне повезло, хотя сам вид не располагал к особой радости, выходя на грязную стену, выложенную белой плиткой. За этой стеной я могла видеть еще более высокую стену из красного кирпича, где в расщелинах выпавшего раствора росли какие-то растения. Мои глаза неоднократно возвращались к этим крошечным пучкам зелени, будто стремясь найти в них малейшие признаки жизни или надежды. Я был напугана – это был тяжелый перелом, – и, несмотря на все чудеса современной медицины, оставалось еще много неясностей.
За день до того, как мне предстояла операция по замене тазобедренного сустава, друг принес мне открытку с репродукцией картины, и я поставила ее у своей кровати. Это была одна из величайших картин Матисса – «Десерт. Гармония в красном». Окруженная глухими стенами, я жаждала цвета, и этот образ стал моим якорем. Мягкий темно-красный цвет комнаты на картине был пиром для моих глаз; он дал мне отдельный мир, в который я могла войти. Декор из голубых цветов, корзин и вьющихся ветвей говорил мне о красоте и элегантности, а женская фигура, сосредоточенная на своей задаче раскладывания фруктов на блюде, казалась такой уравновешенной и успокаивающе домашней. Еще один элемент картины поддерживал меня – окно, выходящее в сад. Будто самостоятельная картина в картине, этот пейзаж из ярко-зеленой травы, покрытых цветами деревьев и желтых цветов компенсировал вид унылой стены за моим настоящим окном.
В большинстве больниц, спроектированных во второй половине двадцатого века, приоритет отдавался функциональности, инфекционному контролю и технологиям, что привело к появлению больничного стиля, который вызывает у многих людей чрезмерную тревогу. В большинстве больниц в Великобритании в настоящее время не разрешают приносить больным цветы в качестве меры предосторожности против бактериального заражения[331]. В самих зданиях, как правило, отсутствует дневной свет, зелень и свежий воздух – что является источником дополнительного стресса как для пациентов и их семей, так и для персонала. Эмоциональные потребности людей, поступивших в больницу, стали игнорироваться, природные элементы часто рассматриваются либо как неуместные, либо как угрожающие. В отличие от заключенных, которые имеют право каждый день проводить время на свежем воздухе, пациентам больниц, даже находящимся на длительном лечении, этого не позволено.
Свежий воздух и дневной свет полезны для психического здоровья, но, кроме того, согласно недавним исследованиям, они также являются «забытыми антибиотиками» – светлые и просторные больничные палаты ассоциируются с более короткой госпитализацией[332] и низким уровнем инфицирования.
Британский общественный деятель Флоренс Найтингейл еще в девятнадцатом веке признавала эти полезные для здоровья факторы. Она считала, что больничные палаты нуждаются в большом количестве естественного света и хорошей циркуляции свежего воздуха. Она также заметила, что те пациенты, которых вывозили в креслах-каталках на улицу, быстрее выздоравливали. После своего опыта ухода за больными во время Крымской войны Найтингейл написала: «Я никогда не забуду восторг больных лихорадкой от букета ярких цветов. Я помню (в моем собственном случае), как мне прислали букет полевых цветов, и с этого момента я быстрее пошла на поправку»[333]. Это написано в ее заметках по уходу за больными, опубликованных в 1859 году, содержание которых ясно показывает, что она понимала, какое влияние имеет окружение пациентов на их физическое исцеление. «Люди говорят, что это действует только на разум, – продолжает она. – Это не так. Это влияет и на весь организм тоже. Пусть мы не так много знаем о том, как именно на нас влияют форма, цвет и свет, однако можно сказать совершенно точно, что они оказывают на нас реальное физическое воздействие».
Она была свидетельницей страданий пациентов, которых выхаживали в избах, где они видели только следы от сучков на деревянных стенах. Цветы и прикроватные окна, по ее мнению, могли бы стать важным источником эстетической подпитки пациента. Но она видела, как медсестры отказывались принести пациентам «стакан срезанных цветов или растение» по причине «негигиеничности», и наблюдала, как тяга больных к цвету и разнообразию отвергалась медсестрами как «фантазии». Будучи женщиной рациональной и далекой от каких-либо измышлений, она была убеждена, что эти желания пациентов прямо указывали на то, что могло способствовать их выздоровлению.
Это направление мыслей Флоренс Найтингейл в настоящее время переживает свое возрождение. Все чаще признается, что окружающая среда не должна рассматриваться как нечто отдельное от лечения, но является его фундаментальной частью и как таковая нуждается во внимании. Так, Британская медицинская ассоциация в 2011 году выпустила новый сборник методических принципов, где содержится призыв к повышению психологической ориентированности при проектировании больниц[334], а также есть рекомендация, чтобы при всех новых больницах был сад.
ebooksa