– Итак, вы его покидаете? – спросила она голосом, в котором дрожал гнев и в то же время мужество.
– Мы должны, – сказал Доброгост холодно.
– Презренные! – крикнула Фрида, бросая грозный взор.
На это оскорбление из женский уст братья не ответили. Фрида снова поглядела на молчавшего отца, словно чего-то от него ждала, постояла мгновение и медленным шагом вышл из комнаты.
После её ухода взволнованный Ульрих хотел встать на её и Белого сторону; на него закричали.
Доброгост сказал решительно:
– Не отпущу тея, хотя бы пришлось биться с тобой, а всё-таки братской крови для этого смутьяна, который плохо кончит, не стоит проливать. Фрида выплачется и успокоится.
Наступило время ужина… но Фрида не показалась. Ульрих пошёл за ней, не нашёл её в комнате, в который были открыты сундуки, разбросаны платья и царил беспорядок, словно она поспешно собиралась в дорогу.
Фриды в замке не было.
V
С прибытия в Золоторыю Белого князя, который, оставив в Гневкове маленький гарнизон, сам со своим главным обозом перебрался в более сильную крепость, там царили неимоверное оживление и активность.
Приписать их стоило не столько Белому, сколько какому-то таинственному влиянию, которое делало его теперь другим человеком. Ласота, который был его правой рукой, приписывал перемену счастью, Бусько, слыша об этом, улыбался, а когда его спрашивали, закрывал рот.
Почти никто среди постоянного прилива и отлива рыцарских людей, которые приезжали к Белому и которых отправляли в разные стороны, не заметил вечером одного прискакавшего рыцаря с опущенным забралом, в лёгких доспехах, с двумя слугами, который хотел, чтобы его пропустили к самому князю, вошёл в замок и – больше его уже не видели. Исчез, как будто бы его тайно выпустили. Один Бусько что-то об этом знал. Две отдалённые комнаты были теперь заперты, так что в них никто, кроме князя и Буськи входить не имел права.
Белый закрывался очень часто, а когда нужно было обдумать что-нибудь решительное, он шёл туда рассмотреть, уединялся, – и спустя некоторое время возвращался с новой энергией и всегда с решением, какого от него никто не ожидал.
Можно было сказать, что в этой изолированности он черпал некое вдохновение и находил мужество, которое его не покидало. Некоторые шептали, что, пожалуй, он молится; Бусько пожимал плечами. Он один знал, что помещалось в этих запертых комнатах и куда подевался тот загадочный рыцарь, который, прибыв в замок, исчез в нём, не показываясь больше.
Белому жилось теперь в Золоторыи счастливей, чем когда-либо. Люди приходили кучами и были привлечены гневковскими приятелями. Строгое заключение Кристина и Герарда из Сломова, которых морили голодом, не жалея ни кандалов, ни зловонных темниц, провозглошённое специально, вынудило Судзивоя по просьбам сестры выкупить несчастного пьяницу, – но сам Судзивой и гроша дать не хотел и не дал, гневаясь на шурина; только разрешил роственникам и друзьям собрать шестьсот грошей, дешевле Белый не хотел их выпустить.
За Герарда с братьями и сыновьями Белый требовал не менее тысячи, и остался при своём, несмотря на мольбы и ходатайства многих.
Эта тысяча с лишним гривен вполне пополнили исхудавшую казну. Часть их разделили между наёмниками, часть использовали для привлечения других, искушая их задатками и обещаниями. С деньгами, которые там показались, рвение добровольцев очень усиливалась. Ласота разделял их на десятки, на сотни, назначал командиров, и, когда одна часть их отдыхала в замке, другая постоянно кружила около него, сновала по трактам, прямо в околице разбивала и забирала что могла, таща в Золоторыю. Ни одна усадьба и деревня не остались нетронутыми ими.
Страх распространялся. Все соседние крепости, на которые боялись нападения, как можно быстрей укрепляли и снабжали гарнизоном. Белый поговаривал о нападении на Служево, на Шарлей, на Иновроцлав, почти на все ближайшие замки, в которых он надеялся найти добычу.
Тем не менее он не спешил выступить из Золоторыи, которую уже саму по себе сильную и укреплённой стеной первой в срочном порядке хотели обеспечить на долгое время провизией и средствами защиты.