Ваня огляделся: брусничник по берегу ручья был обильно усыпан крупными гроздьями дозревающих ягод. Некоторые гроздья изжеваны, выжаты — тут глухари полдничали. И тут их подстерег когтистый охотник.
Невдалеке сердито залаял Сюдай, призывая: чего вы там застряли, я для вас бегаю — стараюсь, выследил добычу, а вы ноль внимания, зачем тогда в лес меня брали, раз такое дело?.. Пришлось уважить пса: Ваня подобрался, выстрелил, свалил глухаренка, хотя, если честно признаться, жалко было обижать этот выводок после ястребиного разбоя. Однако нельзя обижать и собаку, нарушать ее воспитание и врожденный охотничий инстинкт.
Они перешли ручей, поднялись вдоль старого соснового повала.
— Это и есть Великий бор… бывший, конечно… — сказал старик, и в голосе его Ваня услышал грустное сожаление, будто дедушка помянул навеки почившего доброго и славного человека. — Тут уж после войны навели пустынь.
На всем неоглядном боровом просторе теперь теснились береза с осиной, двадцатилетние, да безудержно лезла высокая, по пояс, трава.
— Вот смотри, шли мы с тобой по берегу, так там семенники оставались, и хоть реденький, но вырос сосняк. А тут эвон что делается! — Старик молча прошагал по границе осинника, продолжил: — Года три-четыре после повала по всему бору брусника шибко сильно родилась, хоть лопатой, бывало, греби… Потом молодой лиственный лес хлынул, трава поперла — и замшевел, заглох брусничник… Сосны нет. Ягод нет. Одна только береза некудышная да осинник.
Они шагали, обходя или переступая пни.
— Я часто даже во сне вижу тот Великий бор, — с тоской произнес Солдат Иван. — Не так уж много радостей отпустила мне жизнь — а тот сосновый бор был моей радостью. Какие сосны стояли!.. И ни конца им, ни края. Мачтовый лес. Одни только сосны… Бывало, заходишь — точно в храм, так чисто и гулко. И величественно… А глухарей-то кишело по опушкам, рябчиков! И всего прочего… Брусники сколько было — крупная, пунцовая, сладкая ягода. Бывало, охотясь по осени, насобираешь ее, ссыплешь в толстую выдолбленную колоду, а после, как сядет зимник, увезешь на санях домой. До следующей осени хватало витамина… Эх, было, да быльем поросло!.. Мне, Ванюша, наверно, и в смертный час последним виденьем будет этот Великий бор…
Под вечер, когда дед с внуком пересекли долину Черного ручья, их настиг ветер: уже давно собирался, тужился, раздувался, мощнел, а тут — совсем ураган.
С северо-запада, устилая небо, взгромоздилась черная туча: грузная, плотная, похожая на оскалившееся чудище. Она заслонила солнце. Она гналась за ними, двумя путниками, будто хотела прихлопнуть их, как в слопце, либо упасть с неба камнем — и пришибить…
Небо прочертили молнии, загудел гром. Ветер все крепчал, гнул и трепал ошеломленные деревья. Потом хлынул дождь, плеснул с одного боку, с другого, закрутился со всех сторон.
Старик и парнишка присели, съежась, под большой густохвойной елью. Здесь же укрылся и Сюдай.
— Ну, язви тя в корень, лето уж на исходе, а гляди, до чего разбушевалась улица… — Старик прислушивался и озабоченно поглядывал, запрокинув голову, на помрачневший лес, на грохочущую огнеметную тучу.
У Вани сжалось сердце. Еще недавно он казался себе — тем более рядом с дедушкой и при пищали — полным хозяином природы, а теперь был таким жалким и крошечным перед настигшей стихией, перед грохочущей, брызжущей, воющей Силой.
«Хоть бы с нами не случилось чего! Хоть бы…» — тихонько и молитвенно заклинает про себя эту силу мальчик. Вспомнился родимый дом, где тепло, где крыша над головой всегда укроет от дождя, где даже гроза не кажется такой страшной.
А тут еще вздрогнула, заколебалась под ногами земля, устланная зыбучим мхом. Все чаще слышится скрежет то ли вырванных с корнем, то ли переломленных пополам деревьев. Потом звуки эти слились в сплошное скрежетанье, которое приближалось к ним…
— Валится лес! — выкрикнул Солдат Иван изменившимся голосом.
Дикий ураганный ветер продирался к ним с другой стороны.
— Бежим в сосняк!..
Еле переводя дух, спотыкаясь и вскакивая, они изо всей мочи устремились вверх по взгорью.
ebooksa