Кто не боится молний

22
18
20
22
24
26
28
30

Харламыч отступил от стола и показал на Миронова, топтавшегося на месте в большом нетерпении. Миронов резким взмахом руки отстранил людей и четким военным шагом пошел к Василию. Смеясь и плача от радости, обхватил руками своего боевого товарища, крикнул дрожащим голосом:

— Это же я, Васька!

Василий обнял его голову большими руками.

— Миронов? Евсей? Вот радость какая, скажи-ка! Смотрите, это же Евсей, мы с ним сто раз под пулями были. Евсейка, живой?

Миронов поднялся во весь рост и отдал честь.

— Так точно, товарищ командир отряда, живой. Когда вышли из леса, подался в саперную часть. Вернулся с войны невредимый и теперь служу на мирном фронте. Председателем меня выбрали, колхозную жизнь налаживать пытаюсь. Ох, тяжкая доля!

Василий потрепал волосы на голове Евсея, подергал друга за усы.

— Чертяка усатый. Гвардеец?

— Так точно! Гвардии старшина! — отрапортовал Евсей.

Ульяна, довольная тем, что так хорошо удалось расшевелить Василия, молча стояла в сторонке и посматривала на Зинаиду. А медсестра сидела в углу, за спиной Василия, с переменным чувством тревоги и радости ловила каждое его слово, следила за малейшим движением. Ульяна тихо радовалась, видя, как заблестели глаза Василия, как он весь оживился, будто воскрес. Да и сама она все вертелась и двигалась по избе как заводная и ничто не могло ускользнуть от ее живого взгляда.

— Ты погляди-ка сюда, сынок! — крикнула Егорьевна Василию. — Кто же это рядом со мной стоит?

Усадив рядом с собой Евсея, Василий повернулся на голос Ульяны и увидел стоящего там старика-бакенщика.

— Гаврила Игнатьевич! — радостно вскрикнул Василий, протягивая руки. — Наш знаменитый партизанский проводник. А собака жива?

Гаврила проворно обтер свои ладони о штаны, потянулся к Василию, встал на цыпочки, так как был очень мал ростом, приговаривал хриплым баском:

— Собаке чо делается? Она крепче нас с тобой, жива.

— Здорово, верный наш следопыт, Фенимор Купер, — обнял старика Василий. — Истинный Фенимор Купер.

Гаврила укоризненно закачал головой, словно обиделся.

— И все ты упомнил, ей-богу. Как тогда называл, так и теперь вспомнил. И что ето за такое ругательство, скажи хоть зараз, коли не военная тайна. Все фениморкупер да фениморкупер. Даже вроде стыдно при бабах.

Раздался дружный смех. Василий тоже громко засмеялся, заливался до слез.

— Был, понимаешь, такой американский писатель, про следопытов хорошо писал, — пояснил он старику, когда умолк смех. — А ты обижался?