На другой день колхозники дружно взялись за топоры и пилы, застучали молотками, зашуршали рубанками. Тесно стало на Ульянином подворье, с веселыми криками и озорными песнями кипела работа от зари до зари. Сверкали на солнце мокрые коричневые спины мужиков, поднимающих бревна под дружный раскат задорного русского крика «Э‑эй, ухнем!». Бойко пританцовывали белые упругие женские ноги, с хлюпаньем и чавканьем месили желтую глину с навозом для обмазки стен. И даже подростки старались изо всех сил, не отставали от взрослых, таскали ведрами воду, подносили горбыли, взбирались на чердак и на крышу. Дом рос как на дрожжах, к концу второй недели намечалось новоселье. Ульяна смотрела на все и радовалась.
На ее глазах, словно диво дивное, не по дням, а по часам вырастал на старом пепелище новый дом, точь-в-точь похожий на тот, в котором когда-то жила Егорьевна со всей своей дружной семьей! Уже был поставлен конек, ложилась последняя доска на крыше, вершился последний венец на печной трубе. Новый дом приветливо манил Ульяну, и она готова была переступить порог.
Но пока стучали молотки и звенели топоры, нежданно-негаданно нагрянула беда.
Прощание
Ночью Ульяна внезапно проснулась в тревоге. Услышала тихий стон Василия, встала, зажгла лампу.
Василий метался в постели.
— Тяжко тебе? — наклонилась Ульяна к Василию.
— Сердце, — прошептал он. — Оборвалось, дышать нечем. Воды!
Она метнулась к ведру, зачерпнула кружкой воду, поднесла Василию. Он потянулся губами, но не мог поднять голову и плеснул воду на подушку. Воспаленные глаза сверкнули в полутьме, напугали Ульяну болезненным тревожным блеском.
— Испей, сынок, легче станет, — ласково просила Ульяна, подставляя край кружки к его воспаленным губам.
Василий опять застонал. В своем углу проснулась Зинаида, мгновенно вскочила на ноги и появилась перед Ульяной босая, в длинной белой сорочке, простоволосая. Тревожно кинулась к постели Василия.
— Что с тобой? Господи! Я так и знала, что доведут тебя до беды. Что с тобой, Васенька? Что болит?
— Дышать нечем, воздуху нет, — еле слышно произнес Василий и положил обе ладони на грудь. — Давит, как каменная гора.
Зинаида достала пузырек, накапала лекарства в стакан с водой, дала Василию. Он послушно выпил, облизал посиневшие губы. Закрыл глаза, стал ровнее дышать, наконец затих, кажется, уснул.
Женщины прислушивались к его дыханию, не отходили от больного, не ложились спать.
К утру Василию стало хуже. Зинаида сбегала в поликлинику, позвала врача. Дали другого лекарства, положили теплую грелку к ногам.
— Откройте окно, пустите воздух, — приказал врач.
Окно в сарае было малюсенькое, без форточки, пришлось вынуть две филенки. Пустили воздух, стало легче дышать.
— Что же будет, доктор? — спросила Ульяна врача, который сам был встревожен, от растерянности прятал глаза и отворачивался от Ульяны.
Он стал протирать очки, пожал плечами, ничего не сказал.