Выбираясь из тесного сарайчика, где поселился Василий, колхозники останавливались перед развалинами Ульяниного дома, покачивали головами.
— Сколько же домин сожрала проклятущая война. Какие огнем слизала, а какие снарядами снесла, одну пылюку оставила.
И тут Лизавета вспомнила, как во время боя они с Ульяной прибежали на подворье, увидали наших танкистов, которые строили переправу. Какая отчаянная была Ульяна в тот день, прямо как полководец Суворов, честное слово.
— А помнишь, Ульяна, как ты подошла к командиру и сказала: «Ломайте мой дом, берите бревна для переправы. А война кончится, новый построим»?
Об этой истории Лизавета и раньше рассказывала людям. Но Ульяна не любила, когда вспоминали при ней.
— Чего уж там говорить! — махнула рукой Егорьевна. — Что было, быльем поросло.
— Однако доброе дело и вспомнить не худо, — возразил Харламов.
Он затянулся цигаркой, закашлялся, захрипел, засверкал влажными красными глазами.
— Вот оно и пришло, времечко, новый дом строить. Подсобим-ка Ульяне всем миром, ребята?
Он обвел взглядом мужиков, сдвинул шапку на затылок, будто собирался бежать или прыгать через канаву.
— С каждого по бревнышку, а Егорьевне изба. И командиру нашему партизанскому тоже будет хорошее человеческое жилье.
— Оно что же, можно! — сказал кто-то басом.
— Сообща все легко.
— Заслуженное дело.
Мужики обступили Миронова.
— Как думаешь, председатель?
— Моя думка такая же, как и ваша, — твердо сказал Миронов. — Отныне объявляю стройку дома для Ульяны всенародной. Чтобы все до одного работали. Слыхали?
— Чего говорить!
— Хорошее дело!
Все тут же согласились строить Ульяне дом без всякой платы, так сказать, в знак благодарности от общества.