– Дети… дети! – Темноволосая обрадовалась, что так быстро встретила поддержку у командира, и разнюнилась. – Детишки малые. Он их обрек на смерть. – Последнюю фразу она сказала по‐испански, и Артем не стал переводить. И так ясно.
– А откуда ты узнала? – поинтересовался Стефан.
– Пан Яцек рассказал. Он знает. Все знают. Но молчат. Боятся.
– Конечно, трухают. – Стефан покивал крупной головой. – Ладно, давайте поквытаемся с этим нетопырем.
Темноволосая еще несколько раз пересказала донесение пана Яцека, и к вечеру план сложился. Артем и Сашок под видом подвыпивших бузарей будут бродить по улице перед школой. Эдит задержит пана директора, чтобы он вышел один, без попутчиков. Как только приговоренный подойдет к своей пролетке, диверсанты спешно протрезвеют и подбегут с двух сторон, один навалится справа и схватит кучера, пан директор непременно разверещится, повернется к нему, даже схватит, и тогда второй слева всадит нож поглубже, желательно сразу в сердце. И они убегут. Без стрельбы, без шума. Лучше, чтобы никто не видел.
– Пущай Темка не ходыть, – в последний момент спохватился чернявый украинец Сашок, – его китайскую морду легко запомнить. Давайте Барашек пидет со мной или Колька.
– Нетушки, – заартачился Артем, – я пойду. Это моя жена придумала, мне и выполнять.
– А как мы расскажем людям, за що его казнили? – Стефан смотрел на своих бойцов серьезным взглядом. – Нам ведь надобно не просто за́бичь[111], а до народ виеджал[112] за что.
– Записку? – предложил Артем.
– Ни, – не согласился командир, – так пусть будет.
Долго тянуть на войне не принято. Решили – надо сразу делать, а надолго загадывать вперед можно только в нетревожные времена. На следующий день Артем с Сашком нарядились забулдыгами и пошли бродить по метельной улочке, куда выходил черный подъезд городской школы. Перед центральным ждать бессмысленно, там детишки бегали, а конные экипажи всегда подъезжали сбоку, так сподручнее.
Эдит напросилась к пану директору, но тот долго не освобождался. Что‐то писал и писал, требуя у секретарши все новые чашки горячего чаю. Темноволосая замерзла – дрова экономили, а чаю попросить она стеснялась.
На улице тем временем тоже холодало. Будь Артем с Сашком и вправду навеселе, им мороз оказался бы нипочем, но они только притворялись выпивохами, поэтому продрогли до костей.
Беспокойный пан Стефан не имел привычки отсиживаться в блиндаже. У него имелся свой личный проверенный агент, которым он ни с кем не делился. Сострадательный гражданин служил в православном храме, поэтому никого не боялся, и партизанский командир ходил к нему на встречи под предлогом исповеди, тоже не опасаясь разоблачения.
В этот раз разговор сложился короткий. Стефан выбежал в испуге, даже хлопнул дверцей исповедальни сильнее положенного, чем навлек на себя гнев строгих старушек в платках, молившихся за упокой чьей‐то безвинной души.
«Скорее, – приговаривал он про себя, огибая углы и перепрыгивая через сугробы, – лишь бы успеть». Тайный осведомитель сообщил ему, что пан Яцек вовсе не сочувствующий, не патриот, он самый явный провокатор на службе у гитлеровцев. «Если накаркал, значит, подозревает в чем‐то твою пани испанку. Или ревнует, что к ней фрицы будут милостивее, чем к нему самому, к пану химику. Эх ты! Сразу бы поинтересовался». Опасные слова, сказанные в тишине исповедальни, звучали в ушах, не замолкали. Эх, дуралей, почему не перепроверил слова девчонки? Поддался общему энтузиазму.
Он уже выбежал на школьную улицу, уже увидел Артема с Сашком, прижавшихся друг к другу, и пролетку, подъезжающую к подъезду. Закричать? Что именно? Сейчас случится катастрофа, и Эдит с ее красивой легендой провалится. Ее начнут искать, придется прятать и ее саму, и квартирную хозяйку с детьми и всех-всех переправлять под угрозой преследования, разоблачения, казни. Эх, дуралей. Казнить‐то надо провокатора Яцека.
Школьная дверь распахнулась, высокий старик в цилиндре вышел, с кем‐то попрощался и закрыл за собой дверь. Не добежит, не успеет Стефан.
Артем и Сашок напружинились: уже не пьяные поддерживали друг друга в подворотне, а две борзые взяли след, стояли наготове, руки в карманах, колени полусогнуты – готовы бежать.
Директор подошел к подъехавшей пролетке, Стефан, как в замедленном кадре, увидел в школьном окне чей‐то профиль, оскалившийся в злой усмешке рот. И тут снова хлопнула школьная дверь. Темноволосая – растрепанная, в одном платке поверх платья – выбежала следом за директором и уселась с ним в экипаж. Прилипла к нему, что‐то щебеча на ухо. Интересно, на каком языке? Хотя пан директор наверняка говорил по‐французски, все‐таки ученый человек. Пролетка не двигалась с места, Артем с Сашком тоже. Передышка позволила Стефану сократить расстояние, тут уже каратели его увидели, заметили нетерпеливые жесты и поняли, что надо сворачивать операцию. Они демонстративно обнялись и, пошатываясь, распевая что‐то невразумительное, побрели прочь. Стефан облегченно вздохнул. Эдит, заметив, что на поле боя не осталось участников, тоже выпрыгнула из объятий директора и побежала в школу за теплым пальто.