Поначалу Айсулу надеялась, что ему не понравится молодая глупая девчонка, даже рожи дурацкие строила, когда встречалась с ним, но нет, согласился на отцовский торг – принять жену в уплату долгов.
Вообще‐то Айсулу не теряла надежды, в каждой истории искала ниточку, чтобы нацепить на нее крючок надежды и помечтать, даже в плохом. На днях к отцу наведались басмачи: им он тоже задолжал. Повздорили, угнали верблюдов. И тут она, грешным делом, обрадовалась: думала, старик осерчает и заберет слово, данное Идрису. Он ведь почему дочку предложил? Потому что не хотел со скотиной расставаться. Если бы Идрис отказался от невесты, пришлось бы отцу лошадей и верблюдов отдавать, а они нужнее, чем девчонка. Если не станет скотины, то вроде и нечего бояться, можно и дочь пожалеть. Так она представляла себе этот безотрадный поворот, надеялась кинуться в ноги брату, попросить заступничества, уломать женгешек, чтобы подсобили дружным плачем. А назавтра невесть откуда заявились красноармейцы и привели весь скот назад: у них стычка произошла с басмачами, те удрали, а скотину оставили. Вот и снова не удался ее кривобокий план.
В тот день пастухи встретили красноармейцев испугом, а верблюдов неприкрытой радостью.
– Ай ты мой хороший, мой славный Сарыкул! – приговаривал отец, обнимая могучую шею палевого верблюда, драный халат трещал под мышками, не стоило так руки‐то задирать. – Ты зачем ушел далеко от дома? Ты меня напугал.
– Агай, расскажите, сколько было разбойников, – попросил один из бойцов, кажется, его звали Айбол.
– Каких еще разбойников? Не было тут никого. – Старик глупо поморгал, каждому понятно, что врет.
– Как не было? Да? Это разве не ваших верблюдов мы отбили? Кто их забрал?
– Никто не забирал, сами ушли пастись. – Отец отводил глаза, поднимал реденькие брови. Узловатые, почти черные пальцы непрестанно хватались за жидкую бороденку, дергали, мусолили, как будто желали заплести в худосочную косицу.
– Агай, никто не имеет права обижать трудовой народ. Да, мы пришли сюда, чтобы защитить вас, – Айбол настойчиво вливал агитационные лозунги в старческие уши.
– Никто не обижает нас, балам[75], просто верблюды далеко ушли пастись. Они умные. У меня вожак – Сарыкул. Знаешь, чей это помет? Самого Каракула! Такой верблюд стоит табуна лошадей, у него в крови самая лучшая порода.
Айсулу не утерпела, выглянула из юрты. Красноармейцы дружно на нее уставились, и пришлось ушмыгнуть обратно, в спасительную тень шанырака[76].
Значит, свадьбе быть. Никто ей не поможет. Эх, если бы можно было найти работу, она бы пешком ушла. Но теперь в степи богатых не осталось, батраки никому не нужны. Говорят, при новой власти женщин станут на службу брать, но до этого еще дожить надо, а Идрис за ней приедет уже этой осенью, если не раньше. Может явиться в любой момент и потребовать свое, и тогда эти тяжелые рубашки станут последними, что она намыла в отчем доме.
Она покрепче ухватила лохань и запела: от песни и мысли дурные разбегутся, и дорога побыстрее закончится. Осталось взобраться еще на один холм, и она услышат приветственный крик Сарыкула.
– Давай помогу. – Чья‐то крепкая рука взяла лохань из ее рук. Айсулу растерялась. – Здравствуй, красавица. Почему одна ходишь, разбойников не боишься?
Она испуганно схватилась за платок, стала его перевязывать, чтобы прикрыть лицо. С ней разговаривали по‐русски, а собеседник вроде азиат: широкие скулы, туго обтянутые смуглой кожей, узкий разрез глаз, но сами глаза светлые, серые, цвета хрустальной воды. Удивительный взгляд, завораживающий.
– Или ты русского не знаешь? – Он по‐своему оценил ее молчание и попробовал сказать то же самое по‐казахски, получилось смешно: заднеязычные согласные не выходили, как положено, а мягких и твердых гласных он вовсе не различал.
– Знаю, знаю. – Она поспешила исправиться. – Я окончила пять классов. И читать умею, и писать.
– Ай молодец, карындас[77], – похвалил он, снова заставив ее улыбнуться неумело произнесенному «қ»[78].
Она уже разглядела и гимнастерку, и нашитую на рукав красную звезду. Из красноармейцев. А ее отец сочувствовал басмачам. И… жених тоже.
– Мы возле вашего аула остановились, будем лениться несколько дней. Товарищ ранен, – пояснил он зачем‐то.