Габриэль вскочила, бросилась к решетке:
– Я должна сказать им! Это меня должны быть забрать, не ее!
Тереза отодрала ее от прутьев, силой утянула внутрь зала:
– Ты думаешь, что, если сама им сдашься, они отпустят твою тетку? Тебя, конечно, тут же схватят и отвезут в трибунал, но ее уже никто не освободит. Ты хочешь быть последней, кому успеют отрубить голову?
– Я не хочу, чтобы Франсуаза оказалась последней!
– Ее уже не вернуть. Она хотела спасти тебя, она отдала свою жизнь ради тебя, теперь ты не губи себя ради нее.
Габриэль скорчилась на полу и отчаянно зарыдала. Она бессильна: виконтессу де Турдонне ни за что не освободят в суде, даже если ее имени нет в сегодняшней «охапке».
Послышалась поступь солдат. Сидевшая рядом женщина взвизгнула:
– Нас всех перережут! Как в сентябре девяносто второго!
Два года назад санкюлоты ворвались в тюрьмы и, опасаясь восстания, перебили всех заключенных. Сейчас за стенами тоже гудел сброд, в окна вплывал чад факелов. Габриэль забилась за колонну. Больше всего она хотела, чтобы двери тюрьмы распахнулись, больше всего она боялась, что в них хлынет озверевшая толпа с топорами и пиками.
Из-за решетки тюремщик выкрикнул:
– Тереза Кабаррюс!
– Не ходи, не ходи! – Габриэль вцепилась в руку Терезы.
– Он может сообщить мне, что происходит.
Обе протиснулись к заграждению. Тюремщик просунул Терезе записку. Она ухватила его за рукав:
– Ради всего святого, что творится в городе?
– Войска коммуны и Конвента столкнулись на Гревской площади. Чья возьмет – неизвестно.
XXXIV
АЛЕКСАНДР ПРОСНУЛСЯ ОТ доносящегося снаружи шарканья по стене дома. В спальне было пасмурно и свежо. Встал, охнув от боли, ломившей все тело. Пошатываясь, поплелся к окну, распахнул ставни, выглянул. Перед ним оказалось ликующая физиономия Пьера, балансировавшего на лестнице.
– Ты чего? – хмуро спросил Александр.