Асьенда

Я опустилась на маленький стул у кухонного стола и уронила голову на руки.

Мама терпеть не могла Родольфо из-за его политических убеждений. Но что, если за этим скрывалось нечто иное? Инстинкт, шестое чувство? Родольфо был не тем, за кого себя выдавал.

А его первая жена?

Красные глаза, когти цвета плоти…

– Я как-то услышала, что хозяин говорит о Республике, – сказала Палома. – Об отмене деления на касты. О равенстве, – она фыркнула. – Не думаю, что он понимает значение этого слова. Такие люди к своим псам относятся лучше, чем к нам.

С того самого момента, как я проснулась от того, что Палома колотит в дверь спальни Андреса, утро наносило мне удар за ударом. Смерть Аны Луизы. Возвращение Родольфо. Голос в голове. Потерянная память Андреса.

Теперь еще и это.

– Зачем ты все это мне рассказываешь? – слабо спросила я.

Отвечая мне, Палома даже не подняла глаз.

– Вы сказали, что больше не нужны своей семье. Значит, теперь вы одна из нас. – Ее голос стал отдаленным и холодным, будто принадлежал женщине гораздо старше. – Значит, вы застряли в Сан-Исидро, как все мы. И умрете здесь – так же, как мы.

19

Тени, окружающие дом, становились все длиннее. После обеда, как и предсказывал Андрес, пошел дождь, и теперь вся площадка в центре поселения утопала в грязи.

Я поправила шерстяную шаль на плечах – так, чтобы ее длинный конец прикрывал корзинку, которую я несла в руках. Корзинка все еще была нагружена копалом, хотя мы с Андресом проделали уже половину работы.

Он обогнал меня и, пройдя к следующему домику, постучал в дверь. Нам открыли, и теплый свет, исходящий изнутри, облизнул его мокрые от дождя плечи и отразился в каплях, падающих с полей шляпы. Андрес сердечно поприветствовал молодую женщину, улыбнулся ребенку, которого она держала на руках, и познакомил меня с Белен Родригес. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что жителям не стоит покидать дома после захода солнца. Затем Андрес повернулся ко мне, чтобы достать из корзинки копал, и Белен внимательно проследила за его движениями. Я заметила, как оценивающе она смотрит на меня, пока Андрес передавал ей копал.

Я-то думала, вы будете как предыдущая. Слова Паломы. Что, если и эта женщина сейчас недоумевала, почему жена землевладельца стоит в грязи, под проливным дождем рядом со священником-ведуном? Ответ был прост: Андрес еще не оправился, и я не желала выпускать его из виду с тех самых пор, как в полдень вывела из зеленой гостиной. Периодически его покачивало: казалось, попытки что-то вспомнить приносили ему сильную боль. Его разочарование в самом себе было осязаемо; оно кипело под спокойной внешней оболочкой, проникая все глубже внутрь. Андресу удалось подремать на террасе, пока я присматривала за ним, и теперь мы готовились к наступлению ночи.

Всякая битва меняет отношение человека к своим товарищам, – сказал мне как-то папа. Мы с Андресом оба стали участниками свирепой битвы и оба едва уцелели. Мы были знакомы совсем недолго, но я уже чувствовала себя привязанной. Преданной… Или, может, это было более глубокое чувство?

Но жители этого не знали. Для них Андрес оставался неуязвимым сыном, и ушиб головы никак не затронул ту спокойную властность, которой он обладал.

Покончив с этой работой, мы с Андресом, молча шагая бок о бок, отправились к капелле. Мы пришли к согласию, что провести ночь в доме в одиночку – опасная затея, и мне не стоит прибегать к таким крайностям. Без лишнего шума Андрес принял решение, что я переночую в его покоях.

Мне тоже этого хотелось, но я не знала, как выразить свое желание. Поэтому меня жутко возмутило, что Андрес так быстро пришел к такому выводу.

Он отворил дверь, и тогда я поняла ход его мыслей.