История жизни бедного человека из Токкенбурга

1790 год

7 февраля

К ТЕНИ ФРИДРИХА II

О, взгляни на нас, великий Фридрих, величайший из королей, рожденных женщиной! Взгляни из подземного мира, из молчаливого царства теней, где ты, король героев, ты и многие тысячи твоих героических сынов вкушаете спокойный сон, взгляни и узри, что совершается на нашем земном шаре. И потом скажи нам, ясновидец, что еще совершится. О, ты, который при жизни своей проницал глубочайшие тайны кабинетов.[426] Ты, который так отчетливо видел будущее и так верно предугадывал события, скажи — что еще будет!

Вся Европа кипит в огне и пламени, содрогается от ужасающих толчков, словно рвутся из-под земли скованные ураганы. Две империи противостоят исконному врагу христианства и одолевают его, они победят его, этого общего врага Европы. Но европейские монархи косо смотрят на них. В их душах бушует ревность. Они охотнее помогли бы туркам, нежели стали бы желать победы своим братьям по вере. Знаю, что ты не был охотником до религиозного рвения, знаю, что однажды и ты искал поддержку у великого султана,[427] но это ведь была крайность, почти жест отчаяния, вынужденная мера, тот самый случай, когда человек готов принять помощь хоть от черта, если только тот не беспомощный простофиля.

Легче легкого было бы европейским державам изгнать этих непримиримых врагов из нашей части света, как хананеев из Ханаана,[428] и Провидение, казалось бы, посылает нам знаки. Но жадные монархи не видят этих знаков, подобно тому как некогда Израиль не внимал предупреждениям своих пророков,[429] и как раз родственники твои — шведский король и твой племянник[430] и наследник — самые закоснелые из них.

Густав создал уже немало препон Екатерине, а твой племянник давно изготовился к бою, обнажив меч, запалив фитиль и взведя курок, как утверждают политические крикуны. Хотя пока еще ничего не происходит. Он стоит посредине, а вся Европа глядит на него в страхе и ждет, что предпримет Вильгельм. Ты, может быть, ударил бы первым.

Равновесие в Европе[431]... о, вы, великие мира сего, как омерзителен ваш предрассудок против равновесия, ведь среди своих подданных вы терпеть его не можете! Наверное только теперь, великий король, в царстве теней понял ты, как несправедливо ставить на карту жизнь миллионов человек, ради того чтобы потворствовать ложным предрассудкам и низменным страстям. <...>

Пусть твой дружественный дух дважды повеет над Вильгельмом, подобно духу Илии над Елисеем,[432] чтобы тот установил мир. Все еще с трудом верится слухам, заверяющим меня, будто Вильгельм — это миролюбивый друг человечества, оплот веры и справедливости. Нет, если все это правда, не станет он мирволить врагам христианства и доставлять огорчения брату своему Иосифу,[433] который не причинил ему никакого зла. Иосиф, уже готовый в путь и подошедший к ладье Харона,[434] не сможет отомстить ему, однако это сделает другой — за то, что они натравили на него чудовищ в рясах и возмутили против него его брюссельских сынов.[435]

Горе северному королю,[436] если он разъярит русского медведя! И Пруссия рано или поздно лишится защиты твоего гения. Низость предательства должна быть наказана. Селим[437] падет или станет просить мира (небеса должны разрушить планы монархов). Тогда помогай им Боже! Их подручные — все жалкие трусы. Французу хватает забот[438] у себя дома. Англичанин — беспощадный бог морей, который, как лев в своем логове,[439] не знает над собою никого и подстерегает добычу, не заботясь о том, из какой части света она происходит, от какого народа — друга или врага. Голландия давно в обиде на Пруссию.[440] Поляк рычит на привязи.[441] Когда-нибудь он непременно разорвет свои узы и вырвется на свободу.

О, великий Фридрих, справедливый государь, взгляни на эту суматоху! Смотри, в какой хаос обратится все это. О, ниспошли своего духа-хранителя, чтобы замкнуть пасть льву междоусобиц! Тебе известно, какие потоки крови пролило уже чудовище, именуемое равновесием. Если твоим прусским героям хочется per vorce[442] доказать свою храбрость, пошли их туда, за испанские горы.[443] Пускай они перевалят эти горы и поведут охоту per vorce* на адские разбойничьи гнезда монастырей и пыточные подвалы инквизиции, измышленные злорадством адских сил. Пускай они набросятся на «Германдат»[444] и заставят ее отпустить своих узников на волю, как пресловутую мадам Бастилию[445] в Париже. Тогда возликуют небеса и возвеселятся ангелы и воспоют славу немецким героям, спасителям человечества.

О, как задрожат, затрепещут они, прячась в свои норы, эти святые пройдохи, палачи в рясах, когда завидят они прусские эскадроны «мертвая голова», усачей в рыже-зеленых мехах,[446] когда загремят связки ключей и услышат они: «Выходите на свет, бедные жертвы адской фурии,[447] укажите нам ваших палачей. Мы отомстим за вас». О, как возрадуются они, бедные узники, несчастные жертвы адской фурии! Руки и ноги станут они лобызать своим спасителям и воспоют осанну.[448]

А вся эта черная банда,[449] эти дьяволы во плоти, которым достало наглости распоряжаться людскою совестью — тем сокровищем, каким Создатель одарил каждого из сынов человеческих, дошедшие до того, чтобы адскими пытками вырывать у бедных узников их самые сокровенные мысли, те мысли, которых, возможно, у них даже и не бывало! О, взгляни, Фридрих, друг человечества! Некоторые из этой черной банды изгнали тебя из Элизия и сослали в Тартар.[450] Разумеется, ты всего лишь посмеешься над этим и даже не удостоишь взглядом эти тонзуры.[451] А там Харон положит предел их власти.

О, ниспошли нам своего доброго гения, чтобы он воодушевил силы, которым дорога терпимость, и объединил бы их общей клятвою стереть с лица земли сие ужасное чудовище (инквизицию). Возвратить людям свободу, которой одарил их Создатель и которой они были лишены самым Подлым образом. Великий Фриц![452] Сохраняя свое величие в царстве теней, ты несомненно знаешь этого стоглавого зверя с миллионами рогов,[453] и тебе известно, какие смертельные зрелища любит он устраивать от века, известно (веришь ли ты в Откровение или нет, но это правда!), что смерть всех пророков исходила только от первосвященников, что это они приговорили величайшего учителя нашего к крестной казни и они же устраивали с тех пор множество кровавых бань, уничтожив бесчисленное множество лучших людей и не постыдившись даже наложить свои кровожадные руки на чело помазанников Божьих.[454]

Ты и сам, великий Фриц, едва спасся от их западни.[455] В той же державе, где угнездилось это змеиное отродье и обрело верховную судебную власть, даже суверенный властитель не осмеливается обнаружить свои веротерпимые взгляды. Даже главе церкви, такому как Ганганели,[456] стоило только высказать более или менее человечные взгляды, как тут же пришлось расплатиться за это жизнью.

Смертельная болезнь Иосифа — настоящая ли она, одному небу ведомо. Каждый может думать что угодно. Одно известно точно — что черная адская банда имеет в запасе достаточно яда, убивающего быстро или медленно, смотря по обстоятельствам, яда, который проникает сквозь самые толстые стены и валы, который не смогут остановить ни печати, ни запоры, ни тысячи стражей. Пройдут еще века, прежде чем кто-нибудь из испанцев отважится обезглавить эту Гидру.[457]

О, взгляни на наш мир, великий Фриц, пошли своего доброго гения в Иосифовы Нидерланды,[458] где эти гусеницы пожирают все ростки здравого смысла! О, пролейся росою, уничтожь этот сброд, эту заразу всего человечества! Услышьте воздыхания людские, о, вы, высшие силы!

ИЗ «ЕЖЕДНЕВНОЙ КНИЖКИ НА 1798 ГОД»

Январь

В книжку эту не будет вписано почти ничего, что не касалось бы моего отечества Тоггенбурга,[459] да разве что еще событий, связанных с нашей Гельвецией.[460]