Впрочем, терпение! В конце-то концов еще посмотрим, какие плоды принесет древо мира и согласия и наоборот — каковы будут скверные последствия раздоров и несогласия. Беда учит уму-разуму, и пример соседних и отдаленных народов станет уроком, который поможет убрать с дороги все камни преткновения,[484] вызывающие раздор, и взяться по-братски за устроение общего блага, работая плечом к плечу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Только что соседи мои возвратились с внеочередного собрания жителей Аппенцелля в Тейфене.[485] Они рассказывают, что сход был как раз довольно бурным, и пара сотен физиономий была разбита в кровь. Но говорят, что никому это не стоило жизни, или во всяком случае будет стоить жизни немногим. Партия Пундта хотела силой помочь этому Пундту залезть на подмостки, чтобы выступить перед народом, чего противоположная партия никак не могла допустить. Из-за этого завязалась потасовка, во время которой приверженцам Пундта, которые оказались в заметном меньшинстве, пришлось дать деру, причем многие из них получили ранения. Как бы то ни было, они не хотят оставить этого дела так, несмотря на то что Пундт объявлен лишенным всех прав и подлежащим высылке из нашего края. В этой заварухе досталось, говорят, и иностранцам,[486] которые прибыли как гости собрания, — вот достойные плоды крайностей свободы и независимости.
Для нас в Тоггенбурге помешательство на почве свободы вполне извинительно, потому что полная свобода нам еще совершенно в новинку, так что от нее, как от молодого вина, люди ходят навеселе, раскачиваясь и толкаясь, и поначалу никак не могут друг друга понять. Терпение! Со временем все уладится.
Теперь число народных представителей увеличили до ста двадцати; они регулярно собираются, чтобы обсуждать дела края и принимать меры для скорейшей выработки надлежащей формы правления. Лишь некоторые общины верхней части долины, состоящие целиком из католиков,[487] проводят собственные собрания и своих делегатов не посылают вовсе или посылают лишь изредка на общие конференции, и по всему выходит, что они хотят отделиться и установить у себя самостоятельное правление. Имеются ли у них на то веские причины или это происходит только из политического или религиозного фанатизма — судить не могу. Знаю только, что до сих пор они ни разу не приняли серьезного участия в общем деле, как их ни уговаривали по-дружески, как ни упрашивали по-хорошему, пока, наконец, реформаты не заявили напрямик, что им такое двурушничество надоело и что они станут далее действовать одни и создадут в крае единую реформатскую общину, а если имеются католические общины, которым не хотелось бы от нас отделяться или они колеблются, то их не принимать в союз, несмотря ни на что, пока не произойдет полного объединения всех общин края. Католикам дано еще несколько дней на размышление, а понимающие и умные люди с обеих сторон работают над тем, чтобы все-таки добиться объединения, пока есть хоть малая на него надежда. Надеюсь и я, что обе стороны постепенно увидят, к каким тяжким последствиям может привести это неразумное разделение, даже если принять во внимание только взаимное озлобление и отчуждение людей. Ибо до сих пор обе религиозные части жили между собой в мире и братстве, и общение между ними было вполне дружественным. А разъединение породит одну только неугасимую взаимную злость.
На 15-е число сего месяца назначено, наконец, собрание общины, хотя и только реформатской. Но люди говорят с большой уверенностью, что и католики примут в нем участие. Время покажет.
Между тем всюду в общинах проводятся воинские упражнения и обучение, как обращаться с оружием, чтобы в случае необходимости быть в состоянии помочь в защите швейцарских границ. Уже ходят тревожные слухи о том, что французы в разных местах вторглись в Швейцарию и что, хотя кое-где они были отбиты, даже и с кровью, в иных местах, таких как Фрейбург и Золотурн, они пересилили.[488] Как дальше пойдут дела — остается ждать.
Эти события вызывают повсюду и здесь у нас различные отклики. У некоторых, особенно у прекрасного пола, испуг, страх и ужас, потому что пугливые люди представляют себе опасность ужаснее, нежели она есть на самом деле. Другие же приходят в гнев и ярость по поводу таких бессовестных соседей. И правда — это может возмутить всякого честного швейцарца, если он видит, что его отечество Гельвеция подвергается таким несправедливым образом и без всяких оснований нападению каких-то бессовестных разбойничьих банд. Даже те, кто с начала этой войны держал обычно сторону французов, заговорили теперь по-иному, т. е. те из них, кто не утратил еще любви к отечеству и отдают дань разуму, говорят: «Нет, такого я от французов не ожидал, что они станут питать к нам враждебные чувства».
Но даже стыдно говорить, что все еще встречаются среди нас люди, которые с ликованием смотрят, как эти разбойничьи орды наводняют нашу швейцарскую землю, безжалостно разрушают наши столицы и монастыри. Нет, эти люди не заслуживают имени швейцарца, это — кровожадные якобинцы, которые желали бы разделаться со всяким порядком и общественным согласием, лишь бы им самим сделаться Гансами во главе стола.[489] Но, как я уже говорил, известно, что это за птицы. Люди, что не имеют друзей, сверхэгоисты, которым лишь бы все прибрать к рукам, у которых голодающий ближний не допросится куска хлеба, — и каждый такой называет себя патриотом и другом отечества! Я не считаю так и думаю, что мое мнение разделяют многие, пускай даже некоторые неразумные славословят их — как раз за то, что крик свой о свободе и равенстве они сопровождают дружескими ухмылками.
Золотурн, говорят, был сдан из-за предательства командовавшего генерала. Оттуда французы двинулись через Фраубрунн[490] к Берну, и только что пришло известие, что город перед ними капитулировал.[491] От Фраубрунна они, как рассказывают, продвигались к Берну все время с боями и побили у бернцев много народа, захватив их знамена и тяжелые пушки. Вот и сердце нашей конфедерации уже в руках у франков.
Следствием всех этих событий стали потрясения и движения в душах здесь и повсеместно в нашей Гельвеции. Правду сказать, движения самого разного свойства. Среди больших людей — зачастую смятение, страх и ужас, среди всех прочих — озлобление, и не столько против франков, которые вознамерились покорить половину нашей части света, сколько против изрядного количества бессовестных жителей конфедерации, которых по всем углам, по всем кантонам и краям наберется целая орда и которые подобно паршивым овцам заражают и отравляют многих из тех, кто еще здоров. Имеются также и пламенные друзья французов, или, если угодно, якобинцы, для которых, что ни вытворяют французы, уже хорошо, даже если те все ставят с ног на голову. Уж эти-то ликуют и радуются сверх меры тому, что нам оказана великая честь — нас посетила сия столь благородная, столь храбрая и великодушная нация, которая и руки-то налагает на большие города и монастыри со всем приличием, как у нее принято, всего лишь для того, чтобы взять из этих переполненных ульев лишний медок, а между делом оприходовать также и упитанного тельца, кабанчика и овечку у трудолюбивого поселянина.
В общем, понятно. Эти лжепатриоты одобряют все, что ни сотворят французы, и, наверное, едва ли будут против, когда у тех руки и до них самих дойдут. Вот уже эти гости — у нас в стране и даже в самом сердце Гельвеции и беспрепятственно маршируют от города к городу. Какие порядки они там заведут — покажет одно только время.
Везде, где ни собираются люди, по всем трактирам только и разговоров об этих событиях; болтают и чешут языками так, что слушать тошно. И каждый считает, что ему все известно лучше, чем другим, и каждый умник убежден, будто может верно предсказать, что будет. На самом же деле ни один не знает больше другого, и всем приходится только гадать, потому что из Берна и его окрестностей никаких достоверных известий еще не было.
Только что прошел здесь военный отряд из Санкт-Галлена[492] и расположился в Лихтенштейге на ночлег. Затем они намерены отступить обратно восвояси и рассказывают кое-что из того, что происходило в Золотурне и Берне и на тамошних границах. Есть и шутники, которые в ответ на расспросы любопытствующих способны наврать с три короба, и все это тотчас же принимается всеми за чистую монету. Но если судить по всем этим россказням, а также по действиям военного отряда, который собирается в обратный путь, то положение выглядит не столь опасным, или же просто хотят позволить французам делать все, что угодно, и готовы во всем подчиниться их воле.
ЦИТАТЫ ИЗ «ИСТОРИИ ЖИЗНИ» У. БРЕКЕРА В «МОСКОВСКОМ ЖУРНАЛЕ» H. М. КАРАМЗИНА
Из главы II:
«Мне сказывали, что я немного раненько на сей свет явился. За это надобно было отвечать моим родителям. Впрочем, может быть, что я еще и в брюхе матери моей стремился к дневному свету — и сие стремление ко свету и поныне никогда меня не покидает» (с. 87).[493]
ebooksa