Двор. Баян и яблоко

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это я все из книг выписал — товарищ Мичурин Иван Владимирович мне насоветовал. Жалко, что никак времечка не найду к нему съездить и лично с ним побеседовать.

— Значит, колхоз у вас плодоводческий? — спросил Никишев.

— Есть у нас и зерновое хозяйство, — ответил Семен. — Но в наших местах сама природа велит заниматься плодоводством, здесь всюду сады. А тут еще по соседству с нами в прошлом году совхоз зерновой организовался и передал нам свои дальние сады, которые с нашими владениями граничат… вот такие дела.

— А ты, Семен Петрович, похоже, не очень рад этому? — спросил Никишев.

— Похоже на то, — вздохнул Семен, и лицо его вдруг помрачнело. — Само собой, не в том забота, что наша садовая территория увеличилась, а в том, чтобы сады у нас были настоящие!

— Это верно, согласен с тобой, Семен Петрович.

— А что я и говорю, что и повторяю нашим колхозникам, — заметно оживился Семен Коврин. — Все, что я читал в книгах, что своими ушами слышал, так вот и вложило мне в душу (он постучал пальцем в широкую грудь), что за яблоко, товарищи, надо драться, как за металл и уголь. Это замечательная мечта!.. Земля-то здесь какая, Андрей Матвеич, — бархат, золото живое, соки медовые; сады, а солнца здесь — хоть купайся в нем!

После завтрака Семен решил показать Никишеву колхозные сады.

— Всю-то нашу землю и на конях за день не объедешь, — сказал он, горделиво подмигнув Никишеву. — А мы хотя бы на близком расстоянии гостям сады покажем.

— Главная забота нашей жизни, — воодушевленно топая по тропинкам, говорил Семен, — создать не какие-нибудь садики, а настоящие промышленные сады!

Яблоневые сады террасами спускались к реке, перемежаясь зарослями малинника и смородинника, сливовых и грушевых деревьев. Сады наливались спелостью, источая в безветренный зной тонкий медовый аромат. Каждая крона никла, клонилась к земле, томная, отяжелевшая от плодов, сомлевшая от собственных соков.

— Хорошо у вас тут! — глубоко вздыхая, сказал Никишев.

— Хорошо, да не очень, — бросил Семен. — Простецкие еще у нас сады, благородных яблоневых сортов мало… Вон, кстати, мой заместитель Петря Радушев расхаживает… Для него некоторые сорта наших яблонь что нож в горле — так ой сердит на них! Давай, говорит, порубаем сразу все простецкие, оставим, говорит, только первые сорта… На них, мол, колхоз и деньгу будет наживать!.. А я не соглашаюсь — и не соглашусь с ним! — и Семен упрямо тряхнул головой. — Вот он, заместитель мой драгоценный, прямо в нашу сторону направляется, — прервав себя, уже иным тоном заговорил Коврин.

— А заместитель твой, кажется, в плохом настроении, — заметил Никишев.

— Да уж такой у него характер, — отмахнулся Семен. — Все бы он рывком да окриком, терпенья ни на грош нету!

— Торопыга, значит? — спросил Никишев.

— Эх, если бы только так было! — вздохнул Семен. — А то ведь еще Радушева у нас «дядя-погоняла» зовут!.. И так это прозвище к нему прилепилось, что и в глаза ему бросают: «ты, дядя-погоняла!»

— Как же разумный человек мог заслужить такое прозвище? — насторожился Никишев.

— А… тут своя история… Я потом расскажу… Он уже идет прямо сюда, меня ищет, — недовольно прервал разговор Семен.

— Эй, председатель! — позвал Петря Радушев и тут же осекся, увидав незнакомого.