Люпен не бросил своих попыток и стал чертить в несколько приемов все те же буквы, но каждый раз оставлял между ними интервалы, которые менялись. И каждый раз зорко следил за лицом девушки.
Она не шелохнулась, глаза ее были прикованы к бумаге с безразличием, которое ничто, казалось, не в силах возмутить.
Но вдруг она схватила карандаш, вырвала из рук Люпена последний листок и, словно под воздействием внезапного озарения, вписала две буквы «Л» в промежутке, оставленном Люпеном.
Тот вздрогнул.
Образовалось слово:
Между тем Изильда не выпускала из рук ни карандаш, ни листок и судорожно сжатыми пальцами, с напряженным выражением лица пыталась подчинить свою руку неуверенному велению своего бедного мозга.
Люпен ждал, охваченный дрожью.
Как одержимая, она быстро написала одно слово – «
– Еще слово!.. Другое слово! – с жаром попросил он.
Вцепившись в карандаш, Изильда сломала грифель, написала обломком большое «Ю» и в изнеможении бросила карандаш.
– Еще слово! Так надо! – приказал Люпен, схватив ее за руку.
Но по ее глазам, снова безучастным, он понял, что та мимолетная вспышка восприимчивости больше не повторится.
– Пошли отсюда, – сказал он.
Люпен уже удалялся, когда она бросилась бежать и преградила ему дорогу. Он остановился.
– Чего ты хочешь?
Она протянула открытую ладонь.
– Как! Денег? Это в ее привычках, просить милостыню? – обратился он к графу.
– Нет, – ответил тот, – и я не могу понять…
Изильда достала из кармана две золотые монетки, радостно постукивая ими друг о друга.
Люпен осмотрел их.