– За то, что хотела сделать для меня.
– Но вернуть-то я её не смогла!
– Зато попыталась. Неравнодушие погорячей любого пламени будет. А кроме того… – День улыбнулся едва заметно, понизил голос: – Не знаю, Ярина, как так вышло, но после Глотка Надежды, после колдовства твоего юсь во мне ожил. Слабый, тихий. А всё же…
– Ожил? – радостно повторила Ярина. И тут же, не в силах оторваться от пляшущего огонька, испуганно, заворожённо спросила: – Зачем ты его мне?.. Это ведь… Если Обыда узнает…
– Узнает, конечно, – кивнул День. – Но ведь ты не хочешь становиться ягой. А она заставляет. Всё делает для этого. Границу учит видеть. К паукам отправляла ткать учиться. Тьму учит варить… А это… – День показал на Пламя, обернувшееся незабудкой. – Усложнит ей дело. А тебе – облегчит.
– Если я не стану ягой, я не смогу войти в Хтонь. Не смогу увести оттуда Туливить.
– Туливить уже не придёт, – произнёс День холодно и спокойно, так, что мурашки поползли по спине. – Посмотри. Посмотри, ты ведь умеешь уже глядеть в мысли.
Он подался вперёд, и Ярина без всяких усилий вернулась разумом на ту самую поляну, где стояла чаша и мерцал залитый кровью снег. Увидела, как утаскивает её Обыда, как свистит в небе ступа, как падает на колени у пня Красный День. Как медленно подползает к чаше, поднимается, вглядываясь в глубину. Как берёт чашу в руки и выливает в снег. Шипят, коснувшись сугробов, косы, прожигают тёмные дыры, уходят в землю. Золотится на солнце чешуя, рассыпается, тает изумрудной крошкой; уходит в снег. Яр-горд отворачивается, ведёт рукой за спину, и белая плотная метель падает с неба, пряча любой след. На пне наметает шапку, чаша скрывается за пеленой. Миг-другой, и уже не видать поляны, словно с самого начала зимы не ступал тут ни человек, ни зверь.
– Туливить уже не придёт, – повторил День. – А твой путь ещё долог – через Лес, через Хтонь, через чёрную дверь и Золотой терем. И это пригодится тебе, Ярина.
Белый цветок в руке сомкнул лепестки и растаял тёплой лужицей, похожей не то на росу, не то на весенний дождь. На ладони осталось бледное пятнышко, едва видное, будто эхо незабудки.
– Белое Пламя, – медленно проговорила Ярина, чувствуя, как внутри растекается лёгкость, как ясней становится глядеть. Отступила тяжесть на сердце; только теперь поняла Ярина, как давила, как пригибала к земле тугая наледь.
– Смотри, – показал День на склонившиеся от снега ветви. Ярина подняла голову и заметила серебристые, в желтизну по резному лепестку цветы. Прошептала:
– Рано же. Не время цвести. Холода…
– Самое время, – покачал головой День. – Погляди, как много яблок нынче завязалось. Все белые. Все будут наливные – видишь, жилки золотом? И все пока будут пусты.
– Пусты?
– Заветное нынче не вырастет, – с улыбкой добавил День. – Значит, есть у тебя время. И есть надежда. Не спрашивай ничего, не отвечу. Только сама сможешь потихоньку разобраться.
Белые свечи яблоневых цветов сияли во тьме, заметало тропку. Тянулись кверху лепестки среди снега – к бледному месяцу, к тихой зимней песне, опускавшейся с высоты.
Тём-атае неслышно летел над лесом, чёрным плащом накрывая страхи и горести, чтобы не беспокоили они в эту ночь ученицу яги.
– Что-то не то с тобой, глазастая, – озабоченно сказала Обыда, открывая дверь. В избу ворвался и снег, но Ярина вяло махнула, и белый рой как ножом отрезало. – Где гуляла-то?
– Так… С Днём, – пробормотала Ярина, сбрасывая кожух, выжимая мокрые от снега косы. Всё гуще проступали тёмные пряди – искристые, антрацитовые. Ярина плеснула в лицо тёплой водой из корыта, обернулась: – Чаю, может, согреем?
ebooksa