– Кереме…
Цепкие лапы, блики на сухих черепах, пустые глаза, птичьи когти, тишь, полная шороха, стона, зова. Выступил из тьмы двумя точками взгляд, нашарил Ярину, упёрся. Приковал к месту. Она оцепенела. Глаза жгло алым пламенем, но отвести их казалось тяжелей, чем оторвать примёрзшую крышку от колодца. Ярина всю ледяную ярость подняла из глубины – и сумела зажмуриться. Всё пропало вмиг. Пришла дрёма, вплелась в косы, потянулась к щекам, замела мысли. Тьма.
Словно от толчка проснулась Ярина. До рассвета рукой подать, но даже звёзды скрылись, и всюду кромешная мгла – то самое время, которого она так в детстве боялась.
– Обыда?…
– Тут я.
Затеплел, раскачиваясь, розовый огонёк на скрюченном ногте. Ярина, моргая, различила наставницу за столом, самовар, чашку. Вся изба – вроде знакомая, а вроде и чужая в пурпурном сиянии.
– Помирать мне скоро, – задумчиво сказала Обыда, водя ногтем по блюдцу. – Ритуал я провела, первую часть. Раз ты проснулась – значит, получилось всё.
– Что за ритуал? – садясь в постели, спросила Ярина.
– А то не знаешь? Крови твоей Лозе дала испить, чтобы все здешние реки тебя узнали, – глядя в чашку, пробормотала Обыда. – Ты – будущая яга, хозяйка Леса. Реки тянутся всюду, где жизнь есть, бегут, текут… Теперь и твоя кровь вместе с ними бежит по всему Лесу, лучше сможешь его понимать, это ли не яги работа…
– Нет. Нет, – прошептала Ярина, вжимаясь в стену. – Ты не могла без моего согласия… Не могла… У меня Белое Пламя теперь…
– Вот и пришлось быстрей-быстрей, пока не прижилось оно. А то ведь и правда не получилось бы.
– Нет! Не может такого быть. Нет, Обыда! Я не хочу!
– Я тоже не хочу. Тоже не хочу! – сбив со стола чашку, крикнула яга. – Но разве меня кто спрашивает?
– Я не буду. Нет, – дрожа, проговорила Ярина. – Я… не согласна. Я уйду. Я уйду из Леса!
– Нет, – незнакомо, мрачно улыбнулась Обыда. – Теперь не уйдёшь. Замкнула я Лес, не выпустит он тебя. Куда ни побежишь, всегда сюда вернёшься.
Ярина бессильно опустила руки. И тут же вскинула, шагнула к столу, разжигая в ладонях Пламя – трещащее, чадящее, но Белое, не Лиловое. Ждала, что Обыда вскочит, попытается защититься, закричит – но та засмеялась сухо, скрежещуще. От этого смеха, от глубинного страха погасло Пламя, оставило на ладони круглую свежую ранку.
– А если я ключ найду? – тихо спросила Ярина. – От чёрной двери. Через неё уйду…
Обыда протянула руку, накрыла её холодную ладонь, залечивая рану. Сжала.
– Нет ключа от этой двери, глазастая. Пока ты не яга, не сможешь туда без меня войти. И никакой День не поможет. Он, если и войдёт, до Терема царевен не доскачет. Слишком уж темна туда дорога для того, кто Белым Пламенем колдует. Добром прошу, Ярина. Не ходи. Не пробуй. Для тебя и тут, как помру, работы хватит. И Пламенем Белым больно в избе не балуй. Не любит она этого.
Избушка и впрямь съёжилась, зябко дышала латаными половиками, топорщилась спицами из клубков. Пугливо сопел Коркамурт у печки. Ярина подумала, что давно, давным-давно уж ни песен, ни ворчания его не слышала.