Круглый стол на пятерых

Когда и остальные подбегают к нам, он виновато объясняет: «Как ни странно, но мне показалось, что у меня не раскрылся купол основного парашюта…»

Сбежавшиеся из деревни мальчишки помогают нам уложить парашюты, и мы идем обмывать прыжки. Ребята посоветовали мне прочесть лекцию о менингите. На деньги, которые я заработаю, возьмем водки. Дима Зарубин заплакал и сказал, что ему не на что купить автобусный билет. Я успокоил старосту: будет для тебя трешка. За лекцию мне дадут кучу денег. Я щедрый. Шиковать так шиковать, сказал я ему. Впридачу к билету могу купить пуговицы «элегант» для его подштанников.

Я вышел на трибуну, а ребята сидели на сцене за круглым столом и поторапливали меня.

— Глубокоуважаемые селяне! — начал я и почувствовал, что очень устал. Язык мой не ворочался, и я забыл, кем открыт менингококк.

— Доктор, проснись! — крикнула бабка Фимка, сидевшая в первом ряду — она любит послушать.

Меня толкнули в бок, и Зарубин обрадованно взвизгнул: «Так его, сакрамента!» У него глаза в темноте светились, как гнилушки.

Я рассердился и стал читать стихи про его жену:

Пыо ли я, пою ли, в мае ли, в июле — сохну все по Юле, вяну все по Юле…

Дальше забыл, и бабка Фимка опять крикнула: «Доктор, проснись!»

Я же не засыпал, черт побери, я трудно засыпаю. Чтобы заснуть, я своим холостяцким мыслишкам по ночам откручиваю головы.

Я мысленно ужалил Диму Зарубина, а он мысленно лягнул меня ногой…

На деревянной балке клубного потолка без пользы, вижу, висит кольцо для люльки. Окно маленькое. Из него видна собачья будка. Надо мной склонилась бабушка Фима. Трясет меня за плечо и кричит: «Доктор, проснись, на автобус опоздаешь!»

Так это не клуб? Ну и поспал, черт побери!

— Я тебе рубашки приготовила, — говорит бабушка и смеется. — Ишь, лицо у тебя какое, тусьменное!

Нахожу свои очки на подушке и поднимаю с пола рукопись.

— Спасибо, бабуся, — отвечаю ей и смотрю на часы.

В другой комнате заскулил Вельзевул.

— Пес захворал, — вздыхает бабка. — Нос обсох. Никак не откатается Есаул, от живота, должно.

— Вельзевул? — меня подхватило. Я пригнувшись выбежал в хозяйскую половину.

В висках стучало. Больше не буду пить «фрагу». Одолела Карпухина фражья сила. Пес лежал у стола, половина морды одеялом закрыта, косит глазом на меня и на бабку. Я назвал пса Вельзевулом, но бабка не выговаривает, так что его можно и Есаулом звать — реагирует.

— При коммунизме, должно, участковые ветеринары будут, — соображает хозяйка.