— Что ты доказываешь? Я не спорю.
Она посмотрела на него прямо, не отрываясь. Подносила к губам чашечку с кофе, и тогда у нее смеялись одни глаза.
— У Чистякова рассказ по-настоящему смелый.
— А как ты относишься к смелости редакторов? — спросил он.
Ей понятно, что это шутка, а не провокация. Он входил во вкус спорщика. Его уже не тревожило кожаное кресло Веры Игнатьевны и подчеркнутое нежелание Тони видеть в их отношениях тайну, которую надо скрывать от настороженных глаз и ушей.
— К сожалению, есть и трусость, как везде, где работают разные люди, а не машины, — серьезно ответила она. — Мы еще, наверное, не совсем верим в возможность быть смелыми. Некоторые до сих пор предпочитают действовать осторожно, боятся всего, что попало на стол без резолюции. Ладно, ну и разговор за кофе! Я просто хотела оказать, что очень довольна своей работой, она дает мне возможность открывать таланты.
Несколько минут они молча пили кофе. Дождь шел мелкий, монотонный, шумел на крышах ровно, почти неслышно. И только хлюпала водосточная труба да где-то за горизонтом погромыхивало и чиркало.
Хлопнула соседская дверь, на кухне звякали посудой, по коридору шлепали туфли — ближе, дальше. Глаза у Тони сузились, он увидел в них затаенное лукавство. Она смеялась над ним, над его желанием оградить ее от сплетен.
— Это Людмила Петровна, — сказала она.
С нее станется: возьмет и пригласит соседку на чашку кофе. Он прикрыл своей рукой Тонину ладонь. В тот же миг Николай почувствовал, как застилает ему глаза горячая волна нежности и отчаяния. И только лицо ее виделось ясно — чуть скошенные разрезы глаз, маленькая родинка на правой щеке и у лба беспокойные, взволнованные пальцы, поправлявшие волосы.
Она открыла окно. Приблизился шелест дождя и шум трамваев. Приблизилась улица, хлынул веселый топот каблуков, запахи дворовых клумб и покойная темнота деревьев.
Били часы. Он сосчитал только три последних удара. Встал и подошел к ней. У нее дрогнули ресницы, она не отрываясь смотрела во двор, где на асфальте успокаивались лужи и еще колобродили ручьи.
За дверью, на кухне суетились шлепанцы.
Поцеловав ее, он ничего уже не слышал. Она перевела дыхание и прижалась к его груди. Николай увидел, что ее волосы сверху выгорели — каштановые пряди. Он отвел их рукой и рассыпал на своей ладони темную волну…
Великанов куда-то ушел, пока Глушко спал. По времени уже должен приехать Карпухин, если он не забыл, что завтра ему дежурить. Кажется, ливень затихал. Или его надоело слушать — не удивлял дождичек, не очень обращал на себя внимание.
А Зарубин вернется не скоро: он отпросился у Кустова на несколько дней. Похоже, Дима решил переждать, пока со Щаповой утрясется. Удивительно устроена жизнь: под тугими мускулами, под крутыми лбами, в высокомерной усмешке, в красивой преданности своему делу иногда прячется маленький морщинистый человечек, работающий на себя. Важно его разглядеть.
Вообще все чаще приходишь к выводу, что не велика мудрость делить темных людей по оттенкам. Когда мы избавимся от привычки разбивать их на мелкие категории, мы будем реже ошибаться. Надо учиться решительности. Добреньких на этом свете хватает.
Саша достал из-под кровати чемоданчик, с которым ходил в морг. Однако сейчас там вряд ли кого застанешь. Лучше сходить к Дарье Петровне, узнать, нет ли новостей.
ebooksa