— Мама, значит, мы уходим уже навсегда?
А издалека, оттуда, где простирались на восток дороги, словно из больших рупоров доносились голоса и причитания людей, визг свиней, собак… Позади, на западе, зловеще синело небо, из всех уголков покинутого местечка говорила немая тишина.
А еще на завалинке Маринциной хаты грустно мяукал кот Гриць и загадочно таращился, свесив кудлатую голову через забор, Меме.
Тоска стиснула сердце Маринци, она вернулась и взяла с завалинки на руки кота Гриця.
Дороги, казалось, плыли от движения пыли, ног, колес, человеческих тел. По краям ржи звездочками расцвела картошка, а в вышине — янтарное солнце.
Ехали фуры, нагруженные узлами и детьми, с наспех сделанными навесами, будками, как у цыган. За возами шли кое-где привязанные коровы с бархатно-грустными глазами, в которых отражались рожь и дорога.
Это ехали богатые. Некоторые из них гнали овец, свиней. Скотина кричала, свиньи путались в привязи, рвались в рожь.
За дорожных пастухов здесь были больше старики и мелюзга — все лишние рты.
Дед Сметана гнал четверых свиней. На возу сидела молодая невестка с детьми, а Павло Сметана погонял.
Вдруг свиньи рванулись, и старик упал. Но веревки держал крепко, и свиньи поволокли по земле сухонькое тело.
— Не хватало мне хлопот, придется еще со стариком морочиться, — злобно говорил Павло. — Я вам говорил, тату, не рыпайтесь из дому, с вами бы ничего и не сталось. Берегли бы скотину, хату. Так нет же, и вам захотелось в Россию.
Дед выпутался из веревок и погонял дальше. Стегал тонкой лозинкой по спинам свиней.
Но одна уперлась, оскалив зубы, кричала и никак не хотела идти.
— Ну, если придется мне бросать в дороге скотину, то уже не иначе, как с вами! — и Павло злобно посмотрел на отца.
Пот, смешанный с седой пылью, стекал с лица, ветер срывал шляпу, пылила дорога, фура наезжала на фуру, нога наступала на ногу.
За фурами с узлами на плечах шла беднота. Каждый — и большой и маленький — что-то нес на плечах и в руках.
Петро Даниляк кроме большого узла с пожитками нес еще на руках маленького Ксеня. Нес и забавлял:
— Вон какая красивая травка! — а Ксень все куксился и просился на травку.
Старшие дети бежали с узелками, как щенята, и пыль серыми полосами запеклась на углах губ и глаз. Сначала, как только вышли за город, даже развеселились — потому что бросили дом, а просторы вокруг такие богатые и пригожие, столько везде света, дорог, травы и солнца.
Бежали наперегонки, топая босыми ногами, а Петру Даниляку от этой детской радости делалось не по себе. И чтобы хоть немного развеять тоску, говорил Ксеню:
ebooksa