Аистов-цвет

А когда вышли далеко за местечко, то парни двинулись дальше, а матери с девчатами, отдав узелки сыновьям, долго еще там стояли и провожали их, как провожают корабль, исчезающий за горизонтом.

Старый Рондюк тоже стоял, хоть давно пора было идти на работу. Хмурым взглядом, полным затаенной тоски, он удерживал Ленька и Теклю, которые то и дело оглядывались на отца.

ЛЮДИ ГОВОРИЛИ

Повсюду — на завалинках, на дорогах и прямо на земле — сидели, стояли, ходили люди и говорили.

— Потому как человек наработался за неделю, и пусть хоть в воскресенье он выговорится как следует.

— В городах справляют гулянки, пьют вина, едят мармелады, а мы здесь хоть насидимся и выговоримся.

И люди говорили. А так как время было военное и совсем рядом, миль за двенадцать, гудели пушки и жандармы прохаживались по улицам больше, чем когда-нибудь, то люди говорили не все, а кое-что и прятали.

— Известно, слово хоть и ветер, а если вырвется ненароком изо рта, можно за это получить и криминал.

Кто его знает, что говорить в такую пору, чтоб было не опасно. Лучше, понятно, молчать. Но, люди добрые, человек ведь не зверь, и слово сказать иной раз так захочется — все равно что выпить воды.

И люди говорили. На широких улицах тише, в узких заулочках громче.

От хаты к хате, от одной компании к другой подходила дочь его милости, которая училась во Львове, а с нею паныч их учителя, — еще и поэтому люди говорили больше, чем обычно.

Дочь  е г о м о с т я, как здесь называли его милость, одетая, что называется, «по-украински» — вся в вышивках, бусах и лентах, и паныч, в вышитой сорочке с желто-голубой лентой у воротничка, ходили от хаты к хате и собирали деньги, сорочки — все, что люди могли дать.

Все это должно было пойти стрельцам и Украине, которую они решили отвоевать.

За ними шел сын богатея Петра Мушки Федько и нес узлы с собранными у людей вещами.

— Нате, паночки, нате! — промолвила Оленка Бойчиха и дала четыре сорочки.

— Знаете, что бедная и не могу вам дать лучшего или  г р е й ц а р а  какого-нибудь, потому как нет у меня, так возьмите эти тряпки. Чтоб было чем нашим сынам в воскресенье сорочку переменить, чтоб вошь их не ела, чтоб могли в здоровье и чистоте идти, чтоб принесли в наши хаты радость.

Давала, и слезы текли из ее глаз, и другие люди давали крейцеры, белье, простыни и плакали по своим сыновьям.

Когда сборщики ушли и к людям подошел Карпо Рондюк, Юрчик Тындык, блеснув одним глазом, сказал:

— Ой, ой, люди добрые! Даем-то мы даем, стыдно человеку быть таким черствым и ничего не дать. Имеешь два грейцара, так один оставишь детям на хлеб, а другой отдашь. Люди, люди, а что мы будем от этого иметь? Что-то очень уж крутятся богатенькие да панычки около этой Украины!

— Я это говорила с самого начала, — сказала баба Сысачиха, у которой император забрал в войско двух сыновей, а невестка осталась с детьми.