— Знаете, как вас прозвали за глаза? — спросил Линяев, выискивая в этой крепости брешь. — Корнейчуком.
…История этого прозвища была такова: на одном из худсоветов Федосов сказал, критикуя редактора общественно-политических передач. «Сценарий подготовлен вами небрежно. Вы даже не соизволили полностью написать имя и фамилию всеми уважаемого писателя Корнея Чуковского. Вот как они выглядят в этом сценарии! — Федосов поднял страничку над головой и показал худсовету, предлагая посмеяться над лентяем. — Он даже не удосужился разделить. Так и написаны вместе. Корнейчук!»…
Федосов разжал стиснутые зубы, и сквозь щель, словно под давлением пара, вырвалось:
— Лучше полюбуйтесь на себя, Ли-ня-ев!
Главный редактор сунул руку в ящик стола, вытащил тощую сиреневую папку и торжественно швырнул на стол, точно козырную карту.
Линяев понял, что это собранное на него досье.
— Можно полюбопытствовать? — спросил он, протягивая руку.
— Нетушки! Я покажу сам. Не откажу себе в большом удовольствии, — злорадно пообещал Федосов и открыл папку. — Письма вашего друга Лопатина. О-очень возмущен. Копии он отправил в обком… А вот официальный документ из охотинспекции, ответ на мой запрос… Это протест трудящегося из Кочетовки. Вы за государственный счет встретились в Кочетовке с любовницей Ковалевой. Она же вам запретила снимать их колхозный клуб. Копия, естественно, редактору газеты… Хватает?.. Могу добавить: сейчас работаю над вашей связью с неким закоренелым алкоголиком, — признался Федосов, бережно завязывая на папке белые шнуры. — Так что, если кто и расстанется со студией, то это будете вы.
— Ничего у вас не выйдет, — сказал Линяев, в душе не испытывая стопроцентной уверенности. Эта папка еще потреплет нервы и ему, и Алине.
— А не выйдет…
Федосов спрятал папку в стол, подошел к двери, выглянул в приемную, вернулся на место, снял телефонную трубку и положил рядом с аппаратом.
— А коль не выйдет, — зашептал он, подавшись в сторону Линяева, — все равно, чахоточный, ты скоро подохнешь сам!
Когда у них нет своих аргументов, они уповают на его смерть. И тут на Линяева что-то нашло. Он, брезгливый к матерщине, сделал неприличный жест:
— Вот тебе! Не подохну!
— О! А теперь вы еще и угрожаете, — почему-то обрадовался Федосов и смотрел при этом за его плечо.
Линяев обернулся на дверь, — так и есть, в дверях столбом торчала секретарша Аврора. А он-то при даме!
— Прошу прощенья!
Багровый от стыда Линяев прошмыгнул мимо Авроры и засел в своей комнате. Ему было совестно перед женщиной и перед собой. Он всю жизнь презирал пошлость, не делал ей скидок даже на войне, рвал дружбу с близкими людьми, но оказалось, ее вирус все годы таился в нем самом, ждал своего часа.
Однако его самоедство было недолгим, его нарушила все та же Аврора, возникла по-кошачьи бесшумно, не звякнув ни единым браслетом, даже не скрипнула несмазанной дверью. Обычно эта дверь, когда ее открывали, визжала, точно истеричка. Но, видно, Аврора обладала магической властью над дверями. И этой, и в кабинете главного редактора.
— Я же перед вами извинился, — с укором напомнил Линяев. — Или вы решили удостовериться: я ли был это? Я, Аврора, я.
ebooksa