— Где это?
— В ячейке энкапээсовских курсов. Там, где я енчмениста осенью встретил, помнишь, Костя? «Вернейшие барометры» показали себя. Обвиняют государство, что оно капитулирует перед нэпманом. На ЦК буквально всех собак вешают. ЦК будто бы узурпирует мнение партии, а когда задают вопрос: чем же? — то отвечают: «Вон «Правда» писала, что «вся партия сплотится вокруг ЦК», откуда она это знает?»
— Вот так «узурпация мнения»!..
— Один студент начинает перечислять дела о хищениях, какие в последние месяцы проходили через московские суды. Подсчитывает от хищений убытки и заключает: «Вот вам итог деятельности нашего ЦК!»
— Ай-ай-ай!.. Демагогия похлеще меньшевистской. Как будто оппозиция словцо знает, как от воров уберечься.
— Что ж собрание? Одергивает таких ораторов?
— Что собрание!.. Они этак четвертый день дискутируют. Шумят, галдят, каждый свое. Тот же студентик, что подсчитал убытки, заявляет буквально так: «Наше дело постановлять, а дело ЦК — исполнять и поменьше рассуждать».
— Ну, братцы мои!.. — развел руками Афонин. — Такого нужно из партии гнать. Мелкобуржуазная стихия распоясывается, как в первый год нэпа. Оппозиция перед ней двери настежь открывает.
— Другой требовал ликвидации курсов секретарей укомов и волкомов на том основании, что в них ЦК готовит себе новую смену аппаратчиков.
— Ловко придумано!..
Все смеялись, а Иван Яковлевич продолжал возмущаться:
— Какой смех? Это же чистейшей воды анархизм, непонимание необходимости партийного и государственного аппарата в переходный к коммунизму период!..
В конце декабря Костя зашел в публичную библиотеку. В первый раз за целый месяц! «Интересно, сидит ли на своем месте по-прежнему Адамантов?» — подумал он и тут же увидел его за столиком, над рукописью. В другом конце зала Плетнева близоруко уткнулась в раскрытый комплект газеты. «Вот характер!» — подивился Костя. Накануне ему сказали, что Степан ушел от Таси и живет у Геллера, в его комнате.
— Вы истый герой науки, — шепнул с улыбкой Костя, нагибаясь к уху Адамантова.
— Почему?..
Костя постучал пальцами по бумагам на столе.
— А! Понимаю, — отвечал Адамантов. — Дискуссия вещь преходящая, а сие впрок…
Он сложил бумаги, встал и взял Пересветова под руку, чтобы вместе выйти в коридор, где можно было говорить громче.
— Вы придаете огромное значение спорам с оппозицией, — сказал Адамантов в коридоре. — С точки зрения момента вы, безусловно, правы. Но минет срок, эти споры будут интересовать историков. Вот тогда мы с вами займемся ими по-другому. И кое-что, может быть, увидим в новом свете.
— Может быть, кое-что, но не основное, — возразил Костя. — Основное останется в истории так, как оно есть. Как мы его сейчас понимаем. Если бы я в этом не был уверен, я не влезал бы в дискуссию с головой.