— После отсидки и высылки заезжал туда на денек еще раз в начале шестнадцатого года. Где Пересветов Костя, не знаешь?
— Ей-богу, давно о нем не слыхал. Я тебя еле узнал: бородищу отрастил рыжую.
— Врешь, не рыжую, а золотистую. Я бы тебя в этой шубе сам не узнал.
— Да чего же мы стоим? Ты куда шел? Может, у меня пообедаешь?
— Пожалуй, пойдем.
— Старую знакомую встретишь.
— Это кого же?
— Мою благоверную. — Берг захлебнулся мелким хохотком. — Вот удивится!
— Она из Еланска?
— Придешь — увидишь, сюрприз хочу сделать. А может, сначала в ресторан зайдем? В торговые ряды к «Мартьянычу» или в Большой Гнездниковский на «Кафе-крышу»?
— В ресторан не хочу, противно.
— Меня, брат, сейчас один старик до колик в животе рассмешил. Вон там перехожу площадь, он меня останавливает. Видать, из провинции. «Скажите, говорит, это и есть самая Вечека?» — «Она самая, — отвечаю, — а что?» — «Да ничего, — говорит. — Просто интересно». Как тебе нравится, ему интересно, а? Попал бы туда, не то бы запел… Смотри, вот она, Ильинка! — перебил себя толстяк. — Здесь теперь черная биржа. «Беру-даю червончики, пятирублевики царские, английские фунты-стервинги», ха-ха!
По тротуару, вдоль здания с колоннами, прохаживались люди в шубах с поднятыми воротниками. Михаил взял Колю под руку и, припадая к его уху, запел в четверть голоса на мотив «Ах шарабан мой, американка»:
Отстраняясь от Берга, Николай заметил:
— Ты настоящим нэпманом выглядишь. Ты где служишь?
— Посредничаю.
— Что это значит?
— Государственные тресты между собой не торгуют и, когда им надо что-нибудь купить, нуждаются в услугах посредников. Трест пишет мне мандат, я закупаю. Вместо заработной платы мне проценты идут.
— К нэпу приспособился?
— Ага! «Вова приспособился!» — Миша хихикнул. — Читал в «Вечерней Москве», как приспособился бывший генерал Куропаткин, тот самый, маньчжурский? В Псковской губернии волостной библиотекой заведует, милиционерам лекции читает. Знамение времени, хе-хе!